Метафизика опыта. Книга IV. Исцеляющая Вселенная - страница 17

Помня об этом различии и рассматривая в первую очередь чувства удовольствия или боли, сопровождающие эфферентные репрезентативные реакции, мы видим, что действие, направленное на избежание боли, может сопровождаться удовольствием в своем характере эфферентного или квазиэфферентного действия, несмотря на то что оно включает и даже требует сохранения, а возможно, и усиления репрезентируемой боли, поскольку эта боль зависит от рецептивного действия. Столкновение с болью или терпение боли с целью ее подавления или избегания вносит элемент удовольствия в действие в целом.

Таким образом, и удовольствие, и боль могут быть прямыми или косвенными доказательствами наличия движущей силы в волевых актах. Степень выраженности и того, и другого будет пропорциональна яркости, с которой они представлены, а яркость, с которой они представлены, будет пропорциональна энергии, которую проявляют нейро-церебральные процессы, поддерживающие представление. Во всяком случае, это будет справедливо в пределах здоровой реакции, то есть реакции, осуществляемой органами, не перегруженными чрезмерным раздражителем. Яркое представление удовольствия как легко достижимого было бы, таким образом, признаком мозгового процесса, который сильно склонялся в сторону реализации этого удовольствия, вызывая связанные с ним мозговые процессы, поддерживающие представления о средствах его достижения и других обстоятельствах, связанных с ним. А яркое представление боли аналогичным образом свидетельствовало бы о двигательной силе мозгового процесса, который ее поддерживает и который аналогичным образом склоняется к избеганию боли, вызывая ассоциированные образы средств и обстоятельств ее избегания. Вкратце можно сказать, что достижение удовольствия и избегание боли – одинаково естественные желания, зависящие от закона физического самосохранения, и что яркость, с которой они представлены, то есть острота, с которой желания ощущаются, хотя и не является сама по себе движущей силой, является прямым доказательством движущей силы тех нейро-церебральных процессов, от которых она непосредственно зависит в момент ощущения желаний. Таким образом, только воплощенные в желаниях, источником которых они являются, мы можем говорить об удовольствиях и боли как о свидетельствах движущей силы волевого действия, или как о мотивах в обычном и законном смысле, то есть можем воспринимать степени их ощущаемой интенсивности как свидетельства различных степеней этой движущей силы.

Но, используя таким образом удовольствия и боль, воплощенные в желаниях, как свидетельства движущей силы реальных агентств, действующих в актах выбора, очевидно, что мы неизбежно абстрагируемся от их конкретных качеств и рассматриваем их только в отношении их интенсивности. Удовольствие и боль, а также воплощающие их желания всегда обнаруживаются как черты или символы, причастные к какому-то конкретному чувству или идее, будь то представленные или репрезентированные. Нет такой вещи, как удовольствие, боль или желание, существующие исключительно как удовольствие, боль или желание, независимо от конкретного чувства или идеи, к которым они принадлежат и которым они придают дополнительную характеристику. Может существовать и существует множество специфических чувств, как это ясно показал доктор Бейн, которые в этом отношении безразличны, то есть не сопровождаются ни болью, ни удовольствием, ни желанием. Но нет ни одного случая боли, удовольствия или желания, кроме конкретного чувства; они не являются, так сказать, необработанным материалом или диким материалом, на котором прививаются конкретные чувства; скорее наоборот, это дало бы более верные образы. Итак, именно абстрактное свойство интенсивности в удовольствиях, боли и воплощающих их желаниях мы используем в качестве доказательства, когда говорим о них как о свидетельствах силы мотивов.