Поток иностранных заимствований, щедро хлынувших в страну с ослаблением железного занавеса и идеологического пуризма, стал для советской молодёжи символом красивой заграничной жизни и собственной «продвинутости» и, конечно же, затянул в свою пучину и меня. Несмотря на это, в моём сознании иностранные слова существовали как-то отдельно от русского языка, выполняя скорее роль социального маркера, указывая на некую элитарность, позволяя выделиться и отстраниться от старшего поколения, в первую очередь от родителей и учителей в школе. Очень быстро новомодные уличные словечки просочились в газеты и на телевидение, формируя новую языковую культуру в обществе.
Именно поэтому, выбрав на экзамене свободную тему сочинения, подразумевающую в том числе собственные размышления и выводы автора, я долго не могла решить, в каком стиле её излагать: в традиционно книжном, максимально приближенном к литературным классикам, или на современном языке, отражающем перемены в обществе. Вспомнив уроки Жанны Исааковны и её наставления, благодаря которым я научилась раскрывать на «отлично» любую тему, даже о важности решений очередного съезда партии для народного хозяйства страны, я решила выдержать на вступительном экзамене в институт хорошо знакомый мне литературный стиль изложения. Приёмную комиссию я собралась покорить глобальностью затронутых вопросов и глубиной их раскрытия. А сформулированный в конце сочинения вывод не просто побуждал читателя к действию – он непременно должен был принести дополнительный балл, отчего за сочинение мне просто обязаны были поставить не «пять», а все «шесть». «Ну, или, в крайнем случае, вынести благодарность от самого начальника приёмной комиссии» – скромно решила я и, невероятно довольная собой, направилась домой.
Приехав в назначенный день за финальным результатом, вместо привычного моря голов увидела лишь человек двадцать, да и те как-то рассредоточились у входа, отчего доступ к заветному стенду оказался практически свободным. Я быстро нашла название своего факультета, а под ним – длинный список с полученными баллами за последний экзамен. Недалеко висел ещё один список, но совсем короткий – с фамилиями зачисленных. Я, конечно, начала со второго. На букву «П» нашлось всего две фамилии, но, как я ни вчитывалась, Пономаренко среди них не обнаружила. Уставившись в список, я снова и снова произносила по слогам чужие фамилии, недоумевая, куда подевалась моя. На всякий случай решила проверить списки поступивших на другие факультеты, но и там меня тоже не оказалось. «Конечно же, это какая-то ошибка! Это просто недоразумение! Сейчас я им всё объясню, и они поменяют список», – решила я, бегом направившись в приёмную комиссию. Но разговаривать со мной никто не стал, а квадратная тётушка ещё и за дверь выставила, указав на огромное объявление о том, где и когда можно забрать свои документы. «Какие ещё документы? Зачем их забирать?» – думала я, не желая верить в то, что это конец. Себя обмануть сложно. Предчувствуя неотвратимое, я побежала к длинному списку. Моя фамилия словно выпрыгнула мне навстречу, а вместе с ней по глазам хлестнули «четыре» балла. «Значит, я есть. Меня не потеряли», – безысходно прошептала я.
Ничего не понимая, я брела вдоль проспекта. Мутными горошинами слёзы цеплялись за мои длинные ресницы, катились по щекам, висли на носу и срывались вниз, разбиваясь о подпрыгивающую от рыданий грудь чёрными кляксами от туши. Я не замечала удивлённых взглядов прохожих, на которых вдруг натыкалась плачущая девушка, не слышала нервно сигналящих машин, пытающихся объехать непонятно как оказавшегося в центре проезжей части пешехода, как и не осознавала того, что уже четвёртый час иду по каким-то улицам, чужим дворам и незнакомым паркам.
