Методы экономических исследований: учебное пособие - страница 6

«Экономического человека» Адама Смита также отличает склонность к торгу и обмену:

«Не будь склонности к торгу и обмену, каждому человек приходилось бы самому добывать для себя все необходимое для жизни. …Эта склонность к обмену не только создает различие способностей, так заметное у людей различных профессий, она также делает это различие полезным»[19].

«Экономический человек» как бережливый и эффективно хозяйствующий субъект противостоит расточительному администратору и государственному деятелю:

«Великие нации никогда не беднеют из-за расточительности и неблагоразумия частных лиц, но они нередко беднеют в результате расточительности и неблагоразумия государственной власти»[20].

Смитовский идеал «экономического человека» продолжил разрабатывать Давид Рикардо. Он еще больше «рационализировал» homo oeconomicus Адама Смита, «разложил» его по трем основным классам (капиталисты, наемные рабочие и землевладельцы), еще более конкретно указал на определяющую роль собственного экономического интереса у представителя каждого класса. Движущей силой этого интереса является стремление к увеличению прибыли, ренты или заработной платы:

«Фермер и фабрикант также мало могут жить без прибыли, как рабочий без заработной платы. Их побуждение к накоплению будет уменьшаться с каждым уменьшением прибыли. Оно совершенно прекратится, когда их прибыль будет так низка, что не будет давать им надлежащего вознаграждения за хлопоты и риск, которому они необходимо должны подвергаться при производительном применении своего капитала»[21].

Еще раньше почву для неоклассического понимания «экономического человека», трактуемого в маржиналистском духе, заложил английский философ, основоположник утилитаризма, Иеремия Бентам. Он впервые ввел в политическую экономию понятия «человека оценивающего, калькулирующего», т. е. субъекта, взвешивающего, будто на весах, возможные доходы и издержки и тщательно рассчитывающего их – и не только доходы и издержки от собственной экономической деятельности, но и от всякой деятельности вообще.

Верховодит же таким субъектом, по мнению Бентама, «принцип полезности»:

«Природа поставила человечество под управление двух верховных властителей – страдания и удовольствия. Им одним предоставлено определять, что мы можем делать, и указывать, что мы должны делать. К их престолу привязаны, с одной стороны, образчик хорошего и дурного и, с другой, цель причин и действий. Они управляют нами во всем, что мы делаем: всякое усилие, которое мы можем сделать, чтобы отвергнуть это подданство, послужит к тому, чтобы доказать и подтвердить его. На словах человек может претендовать на отрицание их могущества, но в действительности он всегда останется подчинен им. Принцип полезности признает это подчинение и берет его в основание той системы, цель которой – возвести здание счастья руками разума и закона. Системы, которые подвергают его сомнению, занимаются звуками вместо смысла, капризом вместо разума, мраком вместо света»[22].

Для Бентама существует только интерес отдельного человеческого индивида, понятие «общество» есть только сумма воль отдельных индивидов и не более того.

««Интерес общества» – одно из самых общих выражений, которые только встречаются во фразеологии нравственного учения: неудивительно, что смысл его часто теряется. Когда это слово имеет смысл, он таков: общество есть искусственное