Он стянул маску с лица, судорожно вдохнул. Вонь Приморской ударила в нос. На языке был привкус горелой резины. Иван поморщился, сплюнул. Ощупал себя. Руки-ноги целы, остальное тоже… Горело лицо, и в висках глухо стучало.
Иван огляделся.
Фонарь на каске еще работает. Иван перешагнул через щупальце; быстро, чтобы не вдохнуть угарного газа, наклонился и вытащил из лужи каску. Нашел автомат. Выпрямился, вдохнул. Надел каску. Открыл затвор «ублюдка», вынул патрон из ствола, слил воду. Считай, автомат нужно чистить заново, а патроны сушить. Хорошо, «калаш» штука неприхотливая. Иван на всякий случай заменил магазин. Передернул затвор и поставил автомат на предохранитель.
Эта лапша с кальмарами стоила ему карбидки. И диод вот-вот сдохнет.
«Быстрее».
Иван заглянул за угол. Опаленный потолок, почерневшие мраморные плитки, выгоревший мох. Вода парит. От прозрачной твари осталось обугленное месиво – еще бы, температура вспышки за тысячу градусов. Ацетиленовой горелкой металл режут. Иван не стал терять время. Быстро прошел по краю платформы. Справа – заржавевшая дверь с надписью «В2-ПIIА». Вж-ж-жиг – унылый скрип ржавого железа.
«Чисто».
Иван шагнул через порог. Здесь была комната отдыха, потом ее приспособили под комендантскую. В глубине стоял перекошенный от сырости канцелярский стол. На нем – стопа журналов, покрытых плесенью. В другое время Ивана за уши не оттащишь, но не сегодня. Луч фонаря двинулся дальше. Табличка «Место для курения». Дальше! Серые шкафы вдоль стены… стеллаж…
Вот он, ящик – скорее всего, для средств ГО. Обшарпанный зеленый металл. Иван попробовал открыть – не поддается, приржавело; он прикладом сбил защелку, откинул крышку…
Все-таки не ошибся.
Иван опустил руку в ящик и вынул то, что там находилось. Потом долгие десять секунд смотрел на находку, забыв про догорающий диод.
Она была прекрасна.
До блокпоста «Василеостровской» осталось всего ничего, метров пятьдесят, когда батарейки сдохли окончательно. Шагая в полной темноте, Иван ориентировался на желтый огонек дежурного освещения станции. Сапоги плюхали по воде, шаги отдавались эхом.
Заметили его поздно. Заснули, что ли?
– Стой, хто идет! – И врубили прожектор.
Иван пригнулся, прикрывая глаза локтем. «Сдурели совсем?!» Раскаленный до хруста стекла, прожекторный белый луч вскрывал темноту консервным ножом.
– Свои! – крикнул Иван.
Он затылком почувствовал, как повернулся в его сторону пулемет, закрепленный на сваренном из труб станке, и лязгнул затвор.
Луч уничтожал. Иван прикрылся руками, но безжалостный свет пронизывал тело насквозь. Сквозь одежду, кожу, мышечные волокна, кровяные тельца и кости черепа добирался до глаз. Под веками пылало и горело.
– Зараз стрельну! – крикнули от пулемета. Голос надорванный. Такой «сейчас сорвусь» голос. Ефиминюк дежурит, понял Иван. «Блять».
– Отставить! – спокойно приказал Иван. – Пароль! Слышите? Пароль: свадьба!
Молчание.
В одно мгновение Иван, покрывшийся холодным потом, решил, что Ефиминюк его все-таки пристрелит. Самое время. Просил же, подумал Иван в сердцах, не ставить психов в дозоры. «Людей не хватает, сам понимаешь…» – так, кажется, говорил Постышев? «Некем дыры затыкать».
«Угу. Если меня этот идиот накроет очередью, людей у нас будет хватать капитально. Все дыры закроем – моими окровавленными ошметками». Пулемет НСВ 12.7 миллиметров, такие на армейских блокпостах стояли. Пуля со стальным сердечником любую кость перешибет за милую душу.
