Между миром тем и этим. Рассказы белорусского алкоголика - страница 26

Потягивая потихоньку целебную жидкость, наблюдал за соседями. В Грузии в каждом публичном питейном месте редко пьют в одиночестве, так сказать, один на один. Обычно собираются компаниями не менее 5–6 человек и шумно «гуляют» – провозглашают тосты, смеются, поют песни. Женщин в этих компаниях я никогда не видел. Это не принято. Вот и здесь – за соседним столиком что-то праздновала большая компания мужчин среднего возраста.

Грузинское застолье. Картина выдающегося грузинского художника Нико Пиросмани

– Дарагой! – вдруг услышал я от одного из них, – а ты почэму адын? Иды быстро к нам, у нас балшой праздник. Видишь этого джигита – у нэго позавчэра был дэнь раждэния. Выпей за его здоровье!

Они сходу отличили меня от лица «кавказской» национальности и обратились на русском языке, разумеется, щедро пересыпанном знаменитым грузинским акцентом.

У меня до сих пор есть одна очень нехорошая черта: не умею отказывать, когда меня просят. Не только «если женщина просит», но и от различных, менее приятных предложений. А уж тогда особенно, если просьба касалась выпивки!.. Тем более нельзя было отказаться в том тбилисском баре, потому что я был в гостях у Грузии – в гостях у ее прекрасной столицы, ее многовековой истории, ее народа.

Вскоре я уже держал стакан с водкой в одной руке, бокал пива в другой и поздравлял порядочную грузинскую компанию с днем рождения их замечательного друга, рассказывая о том, что проезжал мимо станции Гори, где родился их знаменитый земляк Юзик Сталин.

На старые дрожжи хмель не замедлил подействовать, и скоро я, вспомнив свои певческие успехи в хоре преподавателей БГУ и также свое подвизание на сольном поприще в прошлый приезд в Тбилиси, выдал по-грузински народную песню Грузии «Светлана Светлячок» – «Чемо ли цена, тела…». Все подхватили, и стало очень тепло и уютно, как в Василевичах за сараями, где мы детьми играли в прятки и мать подолгу не могла меня найти.

…Автобус на аэропорт, очевидно, сделал третий круг, когда я наконец пришел в себя и стал способным оценить окружающую обстановку. Уже смеркалось, мой самолет на Минск давно улетел и, видимо, приближался к смолевичскому аэропорту. Я полез в карман, нащупал ненужный уже билет и задумался о своей незавидной судьбе пьяницы.

Но что теперь делать? У меня еще был остаток Автандиловых денег, которых было достаточно на поезд до Москвы.

«А оттуда два шага до родной Беларуси», – в надежде подумал я и спросил у окружающих людей из автобуса, в котором ехал:

– Автобус проедет мимо железнодорожного вокзала или мне нужно пересесть в другой?

Оказалось, что не нужно пересаживаться, «этот, в котором едыш, будэт быстрее всего». Хотя мне было все равно, как к вокзалу добираться – раньше ли, позже, – отчаяние все больше завладевало моей трезвеющей душой, и становилось все стыднее и обиднее за какого-то незнакомого и малоприятного человека, в котором все же угадывался я сам, и, что хуже всего, постепенно на меня надвигался животный иррациональный страх перед неизвестностью.

В таком подавленном, угрюмом состоянии я вышел в нужном месте из автобуса и направился в сторону яркого и приветливого вокзала. Было очень темно, и людей на улице было немного.

Вдруг передо мной выросли две фигуры здоровенных «генацвале», которые, как оказалось, были совсем не грузины и потому не владели даже азами грузинского радушия. Они без лишней церемонии, для порядка спросив, куда я еду, подхватили мои вещи, нагло заявив, что помогут их поднести, быстро обыскали мои карманы, экспроприировали все до копейки денежки, проверили чемоданы – правда, очень поверхностно, потому что не увидели подаренную Авто бутылку самодельного грузинского коньяка – и «с миром отпустили».