– Я понимаю тебя, дитя, юное сердце мечется в поиске своего пути. Следуй зову Его и будет тебе счастье. Есть ли то, что тебя тревожит помимо сказанного?
– Несколько дней я не могу спать ночами, мне всё мерещится…
– Понимаю, – он не дал мне договорить, – мне сообщили, что именно ты нашла покойного проповедника Иоанна. Сестра Хелен поведала мне о том, что тебя мучают запахи, это пройдет, поверь. Встречаться со смертью всегда трудно, но на все воля Всеотца. Вера поможет тебе преодолеть кошмары, а я в свою очередь помолюсь за тебя.
– Благодарю вас, отец Доминик, мне в самом деле стало легче.
– Чем дольше тяжелые думы отравляют твой разум, тем быстрее они сломят твою веру. Спасение в Едином Всеотце нашем, не сомневайся.
Я приложила ладонь к ключице, чувствуя, как сквозь решетку на меня изучающе смотрит отец Доминик.
Отодвинулась занавеска, он протянул руку и я поцеловала святой перстень.
– Можешь идти, дитя.
– Разве исповедь уже закончена?
– Ты хочешь поделиться чем-то еще?
– Нет, святой отец, просто… не важно, – я тряхнула головой, поклонилась и поспешно вышла.
Отец Иоанн порол нас (точнее, только меня), чтобы покаяние прочнее врезалось в тело и душу, буквально. Здесь нет зеркал в которые я могла бы посмотреть, что стало с моей спиной после таких исповедей, но рукой я ощущаю неровные бугорки шрамов. Я точно уверена, что неправильно пороть воспитанниц, вдавливая в них слово Его через боль.
Это учит смирению? Я сомневаюсь. За одни такие мысли меня могли бы выпороть так, чтобы еще несколько дней я не могла согнуть спину и ходила прихрамывая.
Воспоминания не из приятных. Даже если на исповеди мною не было сказано ничего, что могло бы привести к укреплению во мне веры, я все равно оказывалась выпоротой. Отец Иоанн молился прежде, чем занести плеть, молился сопровождая каждый удар и молился после, пока я одевалась, силясь не потерять сознание от боли.
Я вынырнула из неприятных воспоминаний в тот момент, когда отец Доминик тронул меня за плечо, а я вздрогнула.
– Я звал тебя, не хотел напугать.
– Прошу прощения, я была в своих мыслях.
– Что ты имела ввиду, когда спросила окончена ли исповедь?
– Я…, – я почувствовала, как начала дрожать.
– Не бойся, ты можешь мне рассказать. Отец Иоанн проводил исповеди не так, как я?
Я замялась и бездумно теребила рукава одеяния, не зная как ответить на этот вопрос.
– Семь плетей для укрепления веры, семь плетей для покаяния, семь плетей для смирения, – тихо проговорила я, смотря в пол.
– Порол послушниц?! – яростно воскликнул отец Доминик и я испуганно посмотрела на него, но его ярость не была направлена на меня, она излилась из-за моего рассказа.
– Нет, – сделала паузу, – только меня, чтобы вера во мне была сильна.
– Вот как, – он тяжело вздохнул и аккуратно погладил меня по голове, жест получился по-отечески добрым, успокаивающим.
– Я не должна была рассказывать, – вслух произнесла я, хотя не собиралась, оно само вырвалось необдуманно.
– Это не выглядит так, будто ты жалуешься, не переживай. Ты не хотела, чтобы знал кто-то еще?
– Если мне нужна была плеть, значит, я не гожусь в послушницы. Другие не поймут, будут считать грязной.
– Смачивал ли он плеть в святой воде?
– Смачивал и без конца молился.
– Долго продолжалось? – его янтарные глаза внимательно смотрели на меня, кажется, будто он заглядывал в самую душу.
– С самого начала, как я сюда попала, пять лет.
