– Больше такого никогда не повторится, – он порывисто обнял меня, прижимая к груди, погладил по спине, а после поспешно отстранился, одергивая сутану.
– Спасибо вам, святой отец— прошептала я, прижимая три пальца к ключице.
– Вера сильна не тогда, когда слова Всеотца вонзаются в плоть бичом, а когда ты самостоятельно произносишь их, придя к вере. Я прослежу, чтобы этого никогда больше не повторилось. Ты больше не будешь чувствовать себя здесь чужой.
Я скованно попрощалась и отправилась к себе. С чего бы ему меня обнимать? Странный проповедник, хотя если так посмотреть, то здесь все слишком странное. Бывают ли у людей такие глаза? Почти звериные, яркие, не хватает только вертикального зрачка.
Вспоминая видела ли я когда-то подобные, в голову пришел один из друзей отца, который часто посещал приемы. У него тоже были янтарные, но у отца Доминика в сто крат ярче.
* * *
Всю следующую неделю я испытывала невероятное чувство тревоги после каждой встречи со святым отцом. Я ловила взгляды послушниц и мне казалось, что еще немного и от меня останется горстка пепла.
Нехорошо думать так про будущих монахинь, оберегающих обитель духовенства, но они были слишком злобно настроены. Это было видно невооруженным глазом. Просто из-за того, что я поговорила со священником? Вздыхают ли они по нему? Возможно, тут до него не было молодых мужчин, а он еще и живет со всеми нами под одной крышей.
Лежа в постели я много думала, и из-за мыслей мне не удавалось заснуть. В памяти всплывали образы родителей, черты их лиц стирались во времени, я даже не могла вспомнить в каком месте на лице моей мамы была родинка и была ли она вообще.
Когда все же довелось уснуть, меня стали мучить кошмары. Последний раз я видела их еще в детстве. Я бежала от чего-то с расколотой головой и с бесформенным телом, пахнущего кровью. Оно хлюпало разлагающейся плотью, теряя куски. И тянуло ко мне свои руки-щупальца, стремясь схватить.
В горле застыл крик.
– Нашел, – проскрежетал голос.
Я кричу срывающимся и охрипшим голосом, который постепенно переходит в шепот. Переживаю, как бы не побеспокоить чуткий сон послушниц. Липкий страх от ночного кошмара меня не отпускает, я дрожу, кусаю губы и раскачиваюсь на кровати в тщетных попытках успокоиться. Слезы крупными каплями сами катятся из глаз.
И эти слезы жгли кожу, забираясь в самые дальние уголки души, заставляя чувствовать себя слабой и никчемной, не заслуживающей спасения, не имеющей возможности получить чью-то помощь.
Я гладила себя по плечам, шепча молитву, но это совсем не помогало. Мне хотелось выскочить из комнаты и бежать, куда угодно лишь бы подальше отсюда.
Шорох со стороны грубо сколоченного комода заставил меня вскочить с постели и выскочить за дверь, путаясь в слетевшей с кровати белоснежной простыне.
Я бежала шлепая босыми ногами по холодному каменному полу.
Сердце глухо билось, кровь приливала к вискам и болезненно стучала в затылке. Воздуха отчаянно не хватало, мелкие камешки впивались в голые ступни, пока я бежала не разбирая дороги, напуганная чем-то.
– Агата?
Голос преподобного раскатистым эхом отразился от каменных стен, я споткнулась, больно упав на одно колено. Зашипела от боли, потерев колено, обнаружив разбитую коленку.
– С-святой отец? Простите, я…
– Все хорошо? Ты выглядишь напуганной, – он подошел ближе и протянул руку.
Его янтарные глаза, пронзительные и в то же время успокаивающие, встретились с моими глазами
