Казаки в Климентьвском остроге деловито грабили обоз Ходкевича. И поляки со стен Кремля в подзорные трубы могли наблюдать, как провизия, предназначавшаяся им, переходит в руки проклятых схизматиков-москалей.
Ванька Бык въехал в острог. Флаги на храме с белым польским орлом успели сменить на малиновые знамёна с Христом Вседержителем в белом круге.
– Браты! – крикнул он. – Эта ляшка моя. Моя жена. Если погибну, пусть её возьмёт, кто хочет, а пока я жив, она моя.
– Любо, Бык, – отвечали казаки, – пусть так и будет.
Ванька подъехал к вратам церкви, соскочил с коня, снял с седла ляшку и поднялся в храм. Кшися висла на руке Быка в полуобморочном состоянии.
Настоятель храма Папы Римского Климента от просьбы казака оторопел. Он утром отпевал своих погибших, теперь раздумывал: надо ли отпевать католиков? А тут – венчание.
– Чадо, – сказал он Быку, – в полдень вы обвенчаетесь, а к вечеру она вдовой может стать.
– Всё в руках Божьих, – согласился Ванька, – Я потому и хочу с ней обвенчаться, чтобы на том свете нам вместе быть. Или так не будет?
– Будет.
– Тогда венчай!
– Так она католичка.
– У нас на Яике на татарках женятся и персиянках. Не всегда венчаются, чаще вокруг куста по солнцу обойдут и, считай, поженились, но и у невенчанных детишки рождаются.
– В грехе, – напомнил поп.
– Да, но по воле Божьей. Так, батюшка, будешь венчать?
– Буду. Как звать?
– Иван.
– А невесту?
– Кшися.
– Как? – не понял поп.
– Тебя как звать? – спросил Бык и хорошенька тряхнул невесту.
Кшися вышла из оцепенения и смотрела вокруг изумлённым взором. Ванька повторил свой вопрос, она смотрела на него, не понимая, он задал его ещё раз, уже теряя терпения. Девушка, наконец, поняла о чём её спрашивают.
– Кристина.
До неё дошло, что хотят сделать, и она было дёрнулась бежать из церкви, но казак крепко держал её за руку.
– Ножом пырну, – пригрозил он, – если будешь трепыхаться.
Кристине пришлось волей-неволей подчиниться.
Ванька Бык вышел из храма женатым человеком, ведя под руку невесту, у неё ноги подкашиваются, во взгляде отчаянье.
Неждан Нечаев кружил меж польских возов на гнедом коне.
– Браты! – взывал он. – Казаки! Пан гетман Ходкевич табором стоит у церкви Великомученицы Екатерины. Он думает, что он нас разбил и ему беспокоиться не о чем. Как бы не так! Князь Пожарский у Крымских Лужников ополченцев собирает, реку переходят. Кузьма Минин с дворянами литовскую роту смял. Они на табор Ходкевича идут. Айда и мы! Трубецкой с дворянской конницей вот-вот подойдёт. Бык, собирай свою ватагу, девку свою у Никитской церкви в таборе оставь, присмотрят.
***
Иван открыл глаза. Реанимация. Сколько он был в беспамятстве? Кристина по-прежнему смотрит на него с ужасом. А ведь в этом его бреду, та полячка была его Кристина, а не кто-то ещё.
Вошёл врач, осмотрел их.
– О, уже лучше, – сказал доктор. – Завтра можно будет в обычную палату перевести.
Врач внимательно посмотрел на Ивана.
– Всё хорошо?
– Да, – ответил Иван, – но вот только бред какой-то странный, как наяву всё.
Иван стал рассказывать, что ему привиделось, а доктор внимательно слушал.
– Бывает. Стресс, обезболивающее, лекарства. У вас хорошее воображение. Вы читали об этом или кино видели. Вот мозг всё это переработал и выдал вам. Чудес не бывает, всё объяснимо.
Врач посмотрел на Быкова и засомневался. Прочитал ли этот человек хоть одну книжку?
– А когда поляки Москву захватывали? – никак не мог успокоиться Иван.
