Катрин решила встать на защиту отца. Её безумная любовь иногда переходила все границы, как, например, сейчас. В порыве гнева, она назвала меня тварью и зашипела подобно змее, периодически переходя на крик. С каждым словом я чувствовала свою вину. Катрин кричала о том, как отец любил мать и всеми силами пытался защитить.
Я же эгоистично думала только о том, что больше нет моей поддержки, забывшись, что какой бы тварью не была моя близняшка, она не меньше любила мать.
Готовая признать свою ошибку и извиниться перед отцом, я уже было открыла рот, как решающие слова из длинной тирады Катрин вывели из себя
– Это был ее долг – защищать Рай. И погибла мать с честью, – прошипела она, наклоняясь ко мне.
Сестра пыталась быть гордой, пыталась показать, что смерть матери – та самая потеря, которая «должна делать нас сильнее», именно так говорили нам в школе о павших солдатах, но я-то видела.
Я видела, как у Катрин по щекам катятся слезы. Они выдавали ее с потрохами и, если бы не все крики, не культ погибшего героя, быть может, я бы даже попыталась обнять сестру. Это выглядело крайне странно – гордость на лице, а в глазах столько боли и отчаяния, сколько ни разу не видела.
В горле стоял ком. Из-за злобы мои глаза изменили свой цвет на черный, скрывая под собой белок и радужку.
Презрительно фыркнув, Катрин встала и отошла к отцу, обнимая его руку и кладя голову на плечо. А я так и лежала у стены, желая, чтобы это поскорее закончилось. Выбора не оставалось, кроме как ждать, пока они не отведут Эмми в свою комнату, а сами свалят подальше, чтобы я смогла спокойно попрощаться с матерью. Наедине.
Но прежде, я тихо зашла в комнату Эмми.
Похоже, отец с Катрин наложили на нее заклятие, чтобы малышка уснула. На щеках еще блестели слезы, подушка рядом была мокрая, а я хотела прижать сестричку к себе, поближе к сердцу и пообещать, что никогда не дам в обиду. Что не пойдет воевать, в случае атаки. Нет, не будет этого, только не с моим рыжиком.
Осторожно коснувшись губами ее лба, я покинула комнату.
Отца с Катрин не было в поместье. Похоже, ушли к своим. Наверное, оно и к лучшему.
На диване в главной зале по-прежнему лежала мать. Будто бы уснула. Только протяни руку и улыбнется, ведь ее разбудил лучик солнышка: так она называла каждую из нас. Мы с Катрин были большими, а Эмми – маленький, рассветный лучик, который совсем скоро станет таким же, как и остальные.
Осторожно я подошла поближе.
– Мама… – прошептала, падая на колени и беря ее за руку, – мама… Это… несправедливо. Ему нельзя было отправлять тебя туда. Как же… как же я буду без тебя то теперь? Ты ведь… ты ведь единственная, кто меня поддерживал. – Из-за слез, что с каждой секундой все сильнее сдавливали горло, говорить становилось труднее. – Кто выслушивал меня? Прекращала наши глупые ссоры и перепалки. Ты ведь… Ты ведь была той, кто создавала такой уют… в нашем… доме, – из груди раздался жалобный всхлип. – А теперь? Теперь… мы остались одни? Без тебя? Как же… как же так? – к горлу вновь подступили слезы, и я заплакала.
Приложив лоб к тыльной стороне материнской руки, я без устали рыдала и обещала отомстить. Отомстить тем, кто посылает на войну. Клялась, что однажды осмелюсь свергнуть самого Бога с поста, дабы прекратить все это.
Мы находимся в Раю, так почему тут должны происходить хоть какие-то войны!? Почему мы должны оплакивать наших погибших? Чем тогда ангелы лучше тех же самых людей? Да ничем. Именно этот ответ тогда и пришел мне в голову. Мы такие же, как и люди. Просто отличаемся от них по своей силе.
