Измученный вопросами, Захаров вошёл в свою квартиру. Жена, обрадованная долгожданным возвращением в родные стены, лежала на диване в зале и читала книгу. Дочь, пришедшая поздно из художественной студии, делала в своей комнате уроки. Степан оставил полупустую сумку в спальне, прошёл в кухню, набрал в тарелку еду и с удовольствием поел. В холодильнике стоял ещё до Указа купленный коньяк. Степан налил себе в простой гранёный стакан сто грамм и выпил. Он остался сидеть у стола и наблюдал, как под крышей соседнего дома суетливые ласточки строили из кусочков глины гнездо. Пришла Вера и, увидев задумчивого и озабоченного мужа, спросила:
– Что с тобой? Как у матери дела?
– Там всё в порядке. Я просто устал.
Он не хотел пока рассказывать жене о признании отца перед смертью и о последнем разговоре с матерью. Не потому, что он не доверял ей, а потому, что сам ещё не решил, как отнестись ко всему этому.
И в постели он чувствовал, что, вернувшись в свою квартиру, жена ждала от него ласк и хотела, возможно, ещё большего, но он повернулся к ней спиной и долго лежал с открытыми глазами, пытаясь вспомнить хотя бы что-нибудь из его далекого прошлого, когда он был совсем маленьким и, может быть, была ещё рядом та женщина, которая родила его. В памяти всплыло какое-то смутное чувство, как будто он прикасался губами к материнской груди и вдыхал запах молока. Нет, это был не прямой молочный запах. Сюда примешивался запах кухни и йодистый запах больницы. Он не знал, откуда такое сочетание запахов, но воспоминание об этом запахе преследовало его с детства. Когда ему было 15 лет, он спросил как-то мать, кормила ли она его грудью. «Конечно, сынок, я кормила тебя грудью. Правда, недолго. Ты болел и после болезни грудь уже не взял», – удивленно ответила она на его вопрос. Больше он её об этом не спрашивал. Но всегда, обнимая мать, он пытался уловить запах материнского молока. Она пахла библиотечными книгами, вкусными пирогами с творогом, стиральным порошком и карамелью, но запах материнского молока уловить не мог. Когда женился и родилась дочь, он однажды ночью приложился в шутку к груди жены и попытался высосать немного молока. Молоко было жирным и терпким, не таким, как в бутылках, которое он покупал в молочном отделе гастронома. Жена тогда ещё от прикосновения его губ засмеялась, хлопнула ладонью по голове и сказала: «Оставь ребёнку». Он лежал в тот раз счастливый, наполненный чувством причастия к своему ребёнку, благодарностью к жене, родившей ему это крохотное существо, но в душе и тогда разрасталось щемящее чувство забытого прошлого, тонкий запах материнского молока во рту был всё равно не тем, который сидел в глубине его сознания. Откуда пришло это чувство? Теперь он знал, что от матери этот запах не мог остаться в памяти. Скорее всего, этот запах связан с той неизвестной ему женщиной, родившей его. Поэтому этот запах преследует его всю жизнь. Он вспомнил, как в детстве, когда ему было шесть лет, в их доме появилась молодая домработница. У неё был маленький ребенок, которого она кормила грудью. Боясь сквозняка, она ходила всегда в тёплой кофте. К тому времени, когда ей нужно было кормить ребенка, её грудь набухала, и иногда избыток молока просачивался через плотный материал бюстгальтера и шерсть кофты. Запах её молока, смешанный с кухонными запахами, чем-то напоминал тот запах, сидевший в его сознании. Ему хотелось прижаться к этой молодой, полногрудой, пышущей здоровьем женщине. Однажды, учуяв от неё этот манящий запах, он пошёл за ней, остановился в дверях кухни и с удовольствием вдыхал его. Домработница спросила: «Что ты хочешь, Стёпушка? Кушать?» Он застеснялся, почувствовал, как краска начала заливать его лицо, убежал в свою комнату, долго сидел один среди игрушек и плакал, тоскуя непонятно о чём.
