Голова шла кругом. Слишком много вопросов, слишком мало ответов. Но одно Вивиан чувствовала ясно: все эти нити – смерть Чендлера, исчезновение Пайка, тайные дела лорда Филиппа, враждебность Уоррена – так или иначе сплетались вокруг семьи Сент-Джон. И, возможно, вокруг Николаса.
Его образ снова встал перед ее глазами. Его холодная ирония. Его внезапная, необъяснимая ярость при виде ее синяков. Его странное предупреждение в кабинете. И тот запах… запах дорогого одеколона в темном тупике… Был ли он ее спасителем? Или он просто убрал ненужного исполнителя, который вышел из-под контроля? Или это была еще одна часть его сложной игры, цель которой она пока не могла понять? «Не доверяйте никому», – сказал он. Но можно ли доверять ему самому?
А Блэквуд? Его поведение в библиотеке – наглое, провокационное – вызвало в ней не столько страх, сколько волну ледяного гнева. Его намеки, его знание деталей ее расследования… Он явно что-то знал. Или выполнял чье-то поручение? Чье? Рэндольфа? Или кого-то еще, кто хотел использовать ее или Сент-Джона? Нет, решила Вивиан, с Блэквудом нужно разобраться отдельно. Она найдет способ узнать о нем больше.
Дождь за окном усилился, его капли монотонно стучали по карнизу. Вивиан посмотрела на мокрые, темные улицы Бостона. Город хранил свои тайны, опасные, смертоносные. Но она не отступит. Встреча с миссис Чендлер завтра – это шанс. Шанс приоткрыть завесу над прошлым «Atlantic Cargo», узнать правду о смерти ее мужа. Это было опасно, она знала. Но страх уже уступил место холодной решимости.
Она встала и подошла к комоду из темного вишневого дерева. Выдвинула нижний ящик, где среди старых писем и засохших цветов лежал знакомый серебряный портсигар. Ее пальцы нащупали холодный металл. Она открыла его. Тонкое перламутровое лезвие складного ножа тускло блеснуло в свете газового рожка. Она провела пальцем по холодной стали. Это не было оружием нападения, но это был ее последний аргумент, ее безмолвный ответ на угрозы. Она тихонько щелкнула портсигаром, закрывая его, и положила обратно в ящик, под стопку писем. Нет, она спрячет его в ридикюль завтра утром, перед выходом.
***
Первые лучи ноябрьского рассвета, бледные и нерешительные, словно призраки, прокрадывались сквозь неплотно задернутые шторы спальни на Маунт-Вернон-стрит, рисуя на полу вытянутые, дрожащие полосы света. Город за окном только начинал пробуждаться от ночного оцепенения, его далекий гул – стук первых экипажей по булыжной мостовой, хриплый крик молочника, гудок парохода с гавани – доносился сюда, в тишину старого дома, приглушенно и нереально. Вивиан открыла глаза, и тяжесть непрожитой ночи, наполненной тревожными снами и обрывками воспоминаний, обрушилась на нее с новой силой. Голова гудела, словно в ней все еще отдавался оглушительный треск выстрела или жестокий удар, бросивший ее на холодные камни переулка.
Она с трудом повернулась на подушке, и тупая, ноющая боль в шее мгновенно вернула ее к реальности вчерашнего кошмара. Пальцы сами собой потянулись к горлу, ощупывая под тонким батистом ночной рубашки болезненные уплотнения и воспаленную кожу – немые свидетельства безжалостной хватки. Во рту все еще стоял привкус страха и горечи. Она вспомнила лицо Сент-Джона – его внезапную ярость, его странное предупреждение, его глаза цвета темного янтаря, в которых на мгновение мелькнуло что-то живое, почти человеческое, прежде чем снова скрыться за привычной маской холодной непроницаемости.
