– Вас… можно понять, – отозвался Грегор, продолжая разглядывать получившуюся нежить, которая так и держала поводья коня. – Порочить репутацию девицы – отвратительный поступок! Но погодите… Так он дворянин?! А как же его семья? Неужели она не возмутилась?
– Родные-то? Еще как! Самому королю писали, жаловались, – усмехнулся Ставор. – А что король? Неужели он мне запретит честь дочери защищать? Или княжна Ставор – порченая девка, чтоб о ней грязным языком болтать? Что я этого поганца убил – так в своем праве был. А что посмертием его распорядился, это другим наука. Хочет семья его забрать и похоронить как положено – пусть забирают. Отдам, если поклонятся мне так, чтобы я простил и смилостивился. А не смогут или не захотят, будет их сынок служить мне, пока не сгниет. Но я и скелет к чему-нибудь приспособлю.
Он поднял руку и повел пальцами – нежить послушно дернулась, повинуясь незримой связи. Взгляд умертвия, в котором не отражалось ни тени мысли или чувства, был устремлен куда-то вдаль. Кукла, пустая оболочка. Душа, разумеется, давно в Садах, но тело ходит и повинуется воле некроманта, служа отвратительным и ужасным напоминанием, что не стоит оскорблять Избранного Претемной Госпожи.
На миг Грегор представил, что сотворил бы подобное в Дорвенанте с кем-то из собственных врагов. Немыслимо! Весь Орден встал бы на дыбы, как норовистый конь, начались бы вопли о достоинстве мага, о милосердии, приличиях… «А вот Стефан Черный Глаз оценил бы… – мелькнула мысль. – И даже сказал бы, что убить за оскорбление всего одного человека – довольно милостиво. Ведь кто-то воспитал этого болвана способным оскорбить благородную девушку?..»
– «Темный огонь» для подобного лучше не использовать, – сказал он вслух, напоследок отметив для себя характерные следы на ауре умертвия. – Смерть от него мгновенная, но вторичные последствия таковы, что пораженная мускулатура постепенно выгорает изнутри, а затем структура проклятия перекидывается на кости. Для обычного трупа, лежащего в могиле, это уже не имеет никакого значения, а вот умертвие, поднятое после «Темного огня», продержится меньше обычного – иссохнет и рассыплется пеплом. Живая кровь, конечно, этот процесс несколько замедлит, но еще два-три месяца, и ходить он не сможет, а через полгода у вас, милорд, и скелета не останется.
– Вот как? – огорчился лорд Ставор. – Ну, может, оно и к лучшему. За полгода он мне точно глаза намозолит, видеть не захочу. Так что как ходить перестанет, спалю к Барготовой бабушке, а пепел родным его верну, пусть помнят мою доброту. Эй, тварь, веди Упыря в конюшню, чего стоишь? Да вычисти как следует!
Он щелкнул пальцами, нежить покорно кивнула и потянула за повод. Темно-серый жеребец князя пошел за умертвием спокойно, даже пританцовывая и ничуть не переживая, что рядом с ним существо, которого кони обычно боятся.
– Упыря? – не понял Грегор. – Простите, кто кого?..
– Упырь – это конь мой, – снова усмехнулся лорд Ставор. – Красавец, верно? Лучший приплод от Мороя и Босорки, во всей Влахии резвее коня не найдешь!
– У него несколько… необычное имя, – осторожно уронил Грегор, не желая обидеть Ставора, но тот лишь заулыбался еще шире и пояснил:
– Прапрадед мой, Владислав Ставор, славным истребителем упырей был. Магом уродился сильным, а уж до чего охоту любил! Так любил, что даже коня своего назвал Штригой, а замок родовой, что при нем достроили, Упыриным Гнездом. Мы предков почитаем, а уж славного князя Владислава и вовсе, вот в его честь коней всякой нежитью и зовем. Да и замку имя славно пристало. Нам веселье, а хлопы пусть боятся!
