Междумирье. Тропа - страница 22

Правда, из образа выбивалось средство передвижения дедушки. Он вольготно устроился на пне, точнее на троне или кресле из пня. Странный предмет мебели отличался экстравагантной формой. Начнём с того, что он стоял на шести конечностях, которые ранее были корнями чудо-кресла. Ноги переходили в массивное основание. Само кресло, трон или транспорт имело достаточно примитивный вид, словно в высоком пне вырезали углубление, чтобы было удобно сидеть, оставив высокую спинку, переходящую в подлокотники. Никаких украшений, никакой резьбы – всё лаконично, лишь серо-жёлтая гладкая поверхность без украшений. Из пня вверх росли четыре ветки – две рядом с руками, две за спиной. На одной из последних висела соломенная шляпа. Справа в пне было небольшое дупло, куда был вставлен незатейливый посох, больше похожий на простую слегу или жердь.

Да, с первого взгляда дедушка не вызывал страха и трепета. Напротив, от него веяло умиротворением, мудростью, доброжелательностью. Только вот думать так об этой старой, невероятно сильной сущности не стоило, и змей это знал. Древий был одним из самых уважаемых и древних жителей междумирья. Он легко мог превратиться в кошмарную тварь или принять иной облик. Змей тоже мог менять форму, но в очень ограниченных пределах. Древий же мог такое, о чём и подумать страшно. Сил и фантазии ему не занимать. Он владеет большим куском пространства, на котором он царь и почти бог. А учитывая непредсказуемый характер старого духа, ожидать можно было чего угодно. Так что, дорогие читатели, обвинять змея в трусости не стоит. Лучше ему просто посочувствовать. Хоть он и не добрый пони, кушающий радугу, но и не чёрный властелин с осью мирового зла в руке, так что достоин хотя бы сочувствия.

Змей же тем временем испытывал страх, не стесняясь и даже не стыдясь этого. Тут бы живым остаться, вернее, целым и неповреждённым. Убить его Древий, конечно, не убьёт, наверное. А вот издеваться будет точно – тут и Ванга не нужна, и так всё понятно. Неясно, правда, как он будет это делать – фантазия с воображением у деда, как было сказано ранее, не отличались скупостью. Куда там до него всем авангардистам, абстракционистам и прочим странным личностям. Исходя из вышеперечисленного, змей не мог решить, как ему себя вести.

– Старый пень? – змей попытался рассмеяться. Не получилось, и он продолжил: – Да что вы, Древий Древыч, вам послышалось, разве ж я мог так неуважительно, по-хамски отозваться о том, кто стал легендой и примером для подражания ещё при жизни.

Змей мог бы попытаться свалить всё на неразумного смертного, но реши Древий после этого убить или помучить Макса – и он ничего не сможет сделать, а человек ему нужен, да и жалко его, он-то и правда не виноват.

– Деревья шумят, шорохи разные, тварюшки всякие бегают, – безбожно врал змей, стараясь заговорить собеседнику зубы, поскольку мелкие твари ещё даже не выползли из своих нор, а ветра не было совсем, – вот оно вам и послышалось.

– Ох, горазд ты врать, змей. Вроде не пёс, а брешешь так, что иные дворняги позавидуют, – захихикал дедок. – Ладно, не трясись ты, как осиновый лист, не стану я зверствовать – сам когда-то молодым был, старость не воспринимал всерьёз. Эх, помню, мы с дружками, Речником и Ярым да Вещуньей, хозяина гор доставали. Ох и весело тогда было, пока он на нас сель не спустил, да и тогда тоже весело было – уже на равнине стоим, все грязные, ушибленные в местах разных интересных и ржём, как кони. Так что не пыжься, не трусь…