— Так тебе и надо! — хочу его пожурить.
— Ты больше не боишься меня? — снова спрашивает Клим.
Я растерянно моргаю.
— Кто тебе сказал, что я тебя боялась?
— Твой запах, — отвечает парень хрипло. — Но ты и по-другому пахла.
Я качаю головой.
— Что ты несешь? Нормально я пахну!
— Да. Охуеть можно, — дьявольски шепчет Клим.
— Заткнись! — одергиваю его.
А мои щеки против воли уже горят от столь примитивного комплимента. И, скажи это кто-то другой, я бы разозлилась, но, кажется, Боголюбов-младший иначе просто не умеет.
— Это значит, ты на меня не злишься?
— Это значит, хватит болтать! Ты мне мешаешь!
Минут через пятнадцать я заканчиваю стричь этого наглого мальчишку. На полу разбросаны его волосы, да и сам он ими усыпан, хотя я старалась действовать аккуратно.
— По-моему, раньше было лучше, — держа руки на бедрах и обходя парня, делаю вид, что разглядываю его голову.
В то время, как мой взгляд сразу же приковывается к рельефу его тела, пробегает по грудным мышцам, задерживается на его чертовых кубиках.
— Зато легче стало, — Клим трясет волосами, улыбаясь.
И, хотя его улыбка больше похожа на звериный оскал, в глазах читается благодарность.
— О! Совсем другой вид! — вскоре на веранду поднимается Андрей. — У Тары началось, — он кивает сыну. — На всякий случай, приготовлю инструменты.
8. Глава 8. Виктория
На часах почти два часа, а мне все не спится.
Лучи прожектора, рассекая ночную мглу, освещают часть заднего двора и ветви деревьев. Похоже, Андрей либо забыл выключить свет, либо все еще там, с Тарой.
Выскользнув из-под одеяла, я надеваю штаны и спускаюсь вниз, собираясь выйти и немного подышать воздухом. Возможно, короткая ночная прогулка поможет уснуть.
Однако свет вдалеке привлекает мое внимание. Да и тропинка, подсвечиваемая садовыми светильниками на солнечных батареях, так и манит пройтись по ней.
Ночью на заимке все иначе – жутко и таинственно.
Темнота, окружающая со всех сторон, сужает пространство, а светлые стволы берез наводят ужас, когда я принимаю один их них за человека в белом балахоне.
В питомнике, а, вернее, в вольере, стоящем особняком от остальных, я нахожу Андрея. Он сидит прямо на полу возле Тары и поглаживает ее. Рядом на складном столе лежат ножницы, флакончик со спиртом, какие-то тряпки. Со стороны основной части питомника доносится возня и беспокойные поскуливания. Кажется, этой ночью всем не спится.
— Ты чего тут? — спрашивает Андрей, увидев меня.
— Не могу уснуть. Вот решила немного прогуляться. Ну как дела?
— Первый на подходе, — отвечает мужчина.
Я с тревогой оглядываю Тару.
Собака выглядит усталой, даже измученной. Высунув язык, она тяжело дышит, то поскуливает, упираясь мордой в ладонь хозяина, то задирает голову и расфокусированным взглядом смотрит себе под хвост. — Она еще не… Господи, так уже сколько времени прошло! Сделай что-нибудь! Ей же больно! — прошу Андрея.
— У меня есть для тебя плохая новость: роды – это всегда больно, — усмехается Боголюбов.
Я слышу справа еще один короткий хриплый смешок и замираю.
Клим тоже здесь.
Повернув голову, всматриваюсь в темноту и различаю его силуэт. Парень сидит в зоне, которую не покрывает свет прожектора. Так что я даже его сначала и не заметила.
— Очень остроумно, — сухо замечаю я.
— Она молодец, — Андрей осторожно массирует живот Таре. — Она справится сама. Просто иногда это затягивается. У Тайгушки, например, в который бы раз она не рожала, щенки появлялись каждые полчаса. Все индивидуально. Как и у женщин.
