Впрочем, последнее, наверное, не стоило говорить старику, который цеплялся за этот столь неприятный Гаю дом, как за высшую ценность на свете. Тогда он вообще ничего не стал рассказывать, а просто кивнул.
– А ты пробовал попросить? – вдруг как-то вкрадчиво спросил старик. – Сам-то я далеко от дома не хожу, но слышал, если очень надо, то можно и попросить…
– У кого? И что?
– Не у кого и что, а где, – с досадой возразил Гаю Аристарх Васильевич. – А там, где средокрестие. Четыре Дороги, три мира, два холма.
– Не понял, – оторопел Гай.
– Ох ты ж, Боже мой! – воскликнул старичок. – Точку найди в том месте, где треугольник вписан в круг, там, где двоится острие, и проси. Все разделится по разным мирам и станет понятным.
– Что разделится? Что станет понятным?
– Ты меня совсем не слушаешь? – голос Аристарха Васильевича сорвался в старческое брюзжание, – тебе – твоё, бесы своё заберут. Если дело справедливо, они взвесят и определят. Только не дай себя заморочить. А то они, шельмецы, такие – наобещают на рубль, а дадут, дай Бог, медную полушку… Сам-то я с ними не связывался, конечно, но вот говорят… И-и-их, – одновременно жалобно и укоризненно протянул его собеседник, и принялся закручивать крышку на термосе.
Когда он справился с этим делом, то опять поднял глаза на Гая, словно оценивал его ещё раз, теперь не взирая на личные симпатии, и вдруг твёрдо произнёс:
– А, впрочем, не ходи туда. Не надо тебе. Сейчас прямо ясно вижу: вот тебе – точно не надо.
Под этим взглядом Гаю стало обидно, что Аристарх Васильевич не понимает всей глубины его трагедии, и тогда, непонятно зачем, он выпалил:
– Почему это не надо? Я может, как никто другой, нуждаюсь в справедливости. В суде этом, где моё – мне, а бесам – бесово. Потому что я вообще-то скрываюсь тут.
И уже совсем забубнил невнятно и смущённо:
– Подставили… Найдут – убьют. Как говорится, концы в воду, и вся недолга…
Зачем он сказал это всё старику, который, может, и подослан специально, Гай и сам не знал. Наверное, несмотря на все страхи, не хотелось превращаться в окончательного шизофреника. Ему и так за каждым углом мерещились слежки и угрозы. И держать все свои страхи в себе становилось невыносимо. Боль проступала уже на физический уровень.
– Эх, беда какая, – неожиданно ласково сказал Аристарх Васильевич. – Что ж, если терять нечего… Я сам, конечно, никогда, а вот ты попробуй. Попроси. А потом, если совсем невмоготу станет, ко мне приходи. Я здесь всегда.
– Где? – Гай поднял на старичка глаза.
– Где нужно будет, я – там.
Аристарх Васильевич взял под мышку термос, поднялся, и отряхнул крошки монастырского пирога с колен. Медленно побрёл прочь со двора, только уже у самой арки, почти скрытый тенью под её низким сводом, бросил на прощанье:
– Ну, и про двух ангелов на плечах не забывай. Они тебе в два уха говорить будут, разное говорить, а ты одного слушай, а над другим посмеивайся.
– Над каким посмеиваться? – удивился парень. – И вообще, над кем?
– Тут уж я тебе не указчик, – прямо вот не сказал, а именно промолвил старик. – Подсказать могу, а как там дальше дело обернётся, это выбор уже твой. От тебя зависит.
И скрылся Аристарх Васильевич с глаз Гая. Только вдруг понял парень, что все это время голос старика казался ему очень знакомым. «Да, – подумал Гай внезапно, – это он. Тот, что разговаривал с крысами».
***
Ночью опять хлынул ливень. Гай, услышав шум падающей воды, вскочил сразу, и не секунды не задерживаясь, метнулся к окну. И почему он был так уверен, что непременно увидит то, что предстало перед его ещё наполненными сонным смогом глазами буквально через секунду?
