. Сопоставив множество фактов, историки и дилетанты приходят к выводу, что Хирон оказался в темницах Аревало за убийство одного или нескольких солдат в ходе стычки, имевшей отношение к игре в мяч.
Луис Кабрера де Кордоба в своем «Сообщении о делах при испанском дворе» пишет, что 6 августа 1599 года Осуна, находясь под домашним арестом, испросил разрешения отправиться в Мадрид, дабы поцеловать руку и тем засвидетельствовать верность королю, а «получив оное, злостно уехал в Севилью и, говорят, даже в Неаполь себе на потеху». Весьма и весьма вероятно, что с собой он взял любимого собутыльника, также пребывавшего под домашним арестом.
Не исключено, что в Севилье Кеведо, осознавая свое более уязвимое, чем у приятеля, положение, уговаривал того отправиться вместе в Новую Испанию[24] – как отправился повествователь автобиографического романа, который Кеведо написал чуть позже, скрыв свое авторство[25]. «Видя, – говорит этот персонаж, – что дело не поспешает, а фортуна и того меньше торопится посетить меня, я не по вразумлению – не так уж я рассудителен, – а по утомлению упорствуя в грехе, решил податься в Индии и посмотреть, не вспомнит ли обо мне удача, коли я сменю свет и землю».
В Севилье они, скорее всего, действительно решили добраться до побережья и сесть на корабль, но отправились на юг Италии – часть империи, удобно удаленную от лап альгвасилов Филиппа III. Вице-королем Неаполя и Сицилии был в ту пору герцог Лерма, близкий родственник Осуны и покровитель семейства Кеведо. В конце концов – и это отмечено во многих исторических документах – его супруга, герцогиня Лерма, испросила для юного Франсиско королевское помилование, что и позволило ему получить степень бакалавра, а затем вернуться к занятиям для соискания степени доктора юриспруденции и грамматики.
А Осуне и помилование не потребовалось. В странах, где говорят по-испански, с обладателями громких фамилий никогда не случается ничего плохого – разве что они повздорят с обладателями еще более громких фамилий, а к таковым несчастные зарезанные солдаты не относились.
Ни поэт, ни герцог не могли долго усидеть на месте: вероятно заручившись покровительством вице-короля Неаполя, они объехали Италию. На рубеже XVI–XVII веков Рим был чертовски привлекательным местечком. Любой день, включая 4 октября 1599 года, всякий с большим удовольствием провел бы в Риме, чем на дурацкой выпускной церемонии.
Наконец он смог подняться на ноги – яйца все еще пульсировали, как будто два арбуза отрастили легкие и давай дышать, – доковылял до перил галереи и высоким голосом объявил секунданту, что играть в таком состоянии не сможет: «Сделай что-нибудь». С боязливой осторожностью поправил промежность. Герцог, которому слезы от смеха застили глаза, положил ему руку на плечо: «Надо играть; Испания дает миру одних солдат да людей искусства – не дай им догадаться, что на войне ты не бывал». – «Но это было нечестно». – «Ты выиграл – все честно». – «А как я буду двигаться? У меня вместо яиц два осьминога». – «Вали подавать».
Ухватившись за перила, поэт сделал пару-тройку приседаний. «Дай шпагу», – попросил он герцога, почувствовав, что способен если не играть, то хотя бы жить дальше. «Не дам; он просто тебя запугивает», – ответил герцог. «Шпагу, говорю, дай». – «Сказал, не дам; это итальянские хитрости – или ты их не знаешь?» – «Да я ее даже из ножен не выну: испанское фанфаронство».
