Миазмы. Трактат о сопротивлении материалов - страница 43

– Я ничего подобного не говорил. Альрауне отчаянно необходим святой. Она всей своей сутью жаждет обрести пастыря. После того как истинный Тауш нас покинул, мэтрэгунцы попытались вообразить его сидящим на троне из корней в лесу на горе. Все дело в том, что он им нужен. Пепельные ученики поклоняются несуществующему святому, потому что он им нужен. Он нам всем нужен. Я лишь прошу еще немного времени. Давайте во всем разберемся, не позволим водить нас за нос, но и не отбросим то, что имеем, – если мы это имеем. Если Игнац – не тот святой, кого мы ждем, если он в это смутное время не дарует нам ни благодати, ни чудес, я подготовлю его к странствиям по Ступне Тапала. Но если окажется, что Игнац – тот самый святой, кого мы ждали столько веков, и мы его прогоним, боюсь, в Альрауне никогда не случится ничего хорошего, ибо Мир узнает землю бесплодную и будет ее избегать. А там, где нет Мира, может быть лишь одно: не'Мир.

– Ладно, – сказал один из старейшин. – Будет тебе время, но знай, что мы его даем скрепя сердце. С одним условием: тайный манускрипт безумного священника надлежит немедленно доставить в зал Анелиды и там запереть под строгим надзором Городского совета и Мощной Башни. Позже решим, как с ним поступить.

Сарбан тяжело вздохнул, и тело его было сплошной раной, полной гноя, едкого, словно издевка.

Многие ночи Вара была для него всем. Она одной рукой касалась заката, другой – рассвета; ее густые волосы превращались в облака над Ступней Тапала, и поскольку ее лик был таким огромным и таким близким к небесам, они его закрывали целиком. Лежа в постели, Сарбан смотрел в окно и искал впадинку над ее верхней губой, гадая, сколько там могло бы поместиться созвездий. Время от времени падающие звезды рассекали ее лицо от лба до подбородка, нижняя губа касалась горизонта; Сарбан ее видел и с закрытыми глазами – иногда по ночам, за окном, позади крыш Прими, вдалеке; Вара была всем. А потом священник просыпался от мучительного сна и наблюдал, как от лика Вары отрываются первые мгновения нового дня, проливаясь светом в хладную сонную комнату.

(В первые дни в Биваре, когда Сарбан прогуливался с приходским певчим по церковному двору, вокруг них бегали дети, кто в школу, кто из школы, и путь преградила юница – довольно тощая, но юркая. Сарбан из вежливости удалился и позволил певчему с ней поговорить. Прочитав в его взгляде невысказанный вопрос, певчий улыбнулся и сказал Сарбану:

– Это моя сестра. Ее зовут Вара.

Сарбан кивнул, и с того дня – Вара о том не знала, не ведала – она сделалась его частью. Он заключил ее внутри себя и никуда не отпускал. Когда певчий отправился по своим делам, Сарбан вернулся и поискал ее среди молодежи, но она ушла. И все-таки осталась.)

Мариса восседала на нем, как не'Святая сна, но не для того, чтобы высосать его жизнь, а для того, чтобы поделиться своей. Она целовала его губы и опухший глаз, она его ласкала, а Сарбан стонал от удовольствия, и рана между ребрами тоже блаженствовала. Мариса двигалась вверх и вниз по его пенису, как по лестнице в небо, унося скверну в облака, принося на землю чистоту. Она водила ладонями по его коже, тщательно избегая синяков, целовала подбородок и разбитые губы.

– Хорошо заживает, – прошептала она и ускорила ритм.

Сарбан застонал, и Мариса замерла.

– Тебе больно?

Сарбан указал на повязку на боку. Мариса слезла с него и погладила лишь кончик пениса влажными пальцами.