Мицелий. Лед под кожей - страница 38



Парлӱксӧэль растолковал все совершенно правильно. Даже улыбнулся.

– Каждому есть что терять, не сомневайся! – заверил он ее. – Но я не таю злобы. На самом деле это было очень хорошим уроком, Камёлёмӧэрнӱ. Унизительное наказание, но каждое его мгновение я заслужил. Я еще легко отделался. Те двое не выжили.

– Даже тот со сломанной ногой?

– Дасӱриёль потерял сознание, когда ты вела нас по одному из пустых двориков. Никто его там не нашел, так что за ночь он истек кровью.

Камёлё молчала. Было совершенно не к месту спустя столько времени открыто демонстрировать сожаление… или же объяснять ему, что она не хотела этого делать, всего лишь не могла остановиться. Он уже давно сам догадался.

«Аристократичный. Прекрасный. С удивительно понимающим выражением лица духовного лидера – вы посмотрите!» Парлӱксӧэль сделал карьеру.

Он смотрел ей в лицо на расстоянии множества световых лет – спокойно, без злобы, с полной открытостью. Стоило признать: харизма у него есть. Будь его смирение настоящим или поддельным, Камёлё все же чувствовала, как он на нее воздействует. Вероятно, это смешно, но впервые спустя годы она могла искренне сказать, что то убогое разбитое зеркальце она ему простила.

– С тех пор я знаю о твоей силе, – продолжил Парлӱксӧэль. – Редко случается, что человек, соблюдающий законы Аккӱтликса, становится мишенью глееваринского удара. Я против Церкви никогда не грешил, так что мог бы не подвергаться ничему подобному. Мы оба знаем, как принято: глееварины – это слепые орудия недовольства Аккӱтликса, которые должна держать крепкая рука священника, дабы они не стали угрозой Богу и людям. Однако я не думаю, что все они без исключения должны быть лишены собственной воли, как это традиционно происходит при торжестве Озарения. Я верю, что ты, например, пережив момент, когда твоя собственная сила вышла из-под контроля, с тех пор используешь ее с наивысшей осторожностью. Для таких глееваринов я готов признать право на истинную личность.

«Боже, какое великодушие!» Парлӱксӧэль, очевидно, ознакомился с ее делом и знал, что она избежала ожидаемых последствий торжества Озарения. Теперь он делал все, чтобы ее задобрить и убедить, что не станет при первой удобной возможности заливать ей в глотку двойную дозу рӓвё. «И я должна тебе поверить?» – думала Камёлё. Но и бровью не повела.

– Мой верный слуга, на данный момент пребывающий на Земле, заверил меня, что именно ты способна на настоящую безусловную преданность, – заключил Парлӱксӧэль.

Выходит, зӱрёгал порекомендовал ее. Как интересно! Парлӱксӧэль, очевидно, пока не подозревает, что якобы слепое орудие недовольства Аккӱтликса не только не слепо, но, более того, видит вещи совсем иначе, чем он. Камёлё ощутила прилив сочувствия, за которым тут же последовало злорадство. Мысль, что хотя бы о чем-то у нее имеется больше сведений, чем у этого прекрасного, потрясающего, уверенного в себе молодого священника, была неожиданно приятной.

– Внутренне я всегда была предана Аккӱтликсу, – неуклюже сказала она, и именно это Парлӱксӧэль хотел услышать, чтобы высказать свое предложение.

Камёлё уже предчувствовала, о чем пойдет речь, но ее это совсем не интересовало. Единственное, что имело значение, – конкретные условия. «Настолько ли они выгодны, чтобы стоило позволить себя подкупить?»

– Я никогда не сомневался в твоей верности, – заверил ее Парлӱксӧэль. – И потому обращаюсь к тебе. Слушай внимательно.