Так, однажды, спасая любимую, превратил Зевс юную Ио в коровище.
Но и тут Гера мужа унюхала.
– С кем ты?! – крикнула. – С этой безрогою?!
И отвисло у грешницы вымя. А у Зевса державного – челюсти.
В стойло Гера корову поставила. Приказала доить по-стахановски. А стеречь повелела стоглазому Аргусу.
Когда ж убил Гермес стража стоглазого, Гера овода на Ио направила.
Из страны в страну гнал тот овод скотину мычащую. Лишь в Египте бедняжка отмучилась – отелилась сыночком Эпафиком и обратно женщиной сделалась.
Кстати, из-за сына того коровьего однажды вселенский конец едва не устроился.
Сказал как-то тот Эпаф Фаэтону, приятелю, что никакой тот не отпрыск Солнца-Гелиоса.
«Нагуляла тебя мамка! – посмеивается. – Не бывает от загара беременности!»
И разобиделся Фаэтон чувствительный. Кинулся мамку Клименту расспрашивать.
Отвечала ему невинная мамочка:
– Не мужик приласкал меня, а Сол-ныш-ко! Хочешь – сам спроси ясноликого!
И пошёл Фаэтон Солнце спрашивать. Отыскал его в храме сиятельном.
– Ты ль мой папенька? – бога спрашивает.
– Кто таков?! – тот в ответ настороженно.
– Фаэтон я, сын Клименты праведной.
А сиятельному «алименты» послышались.
Вот и дрогнул бог Гелиос лучиком…
Но затем, разъяснив ситуацию, не отрёкся от рыжего юноши и желание обещал его выполнить.
– Что? Любое?! – Фаэтон переспрашивает. – Тогда дай в колеснице проехаться. Клянусь Зевсом, не поцарапаю!
И уступил сыну лучезарный Гелиос.
Лишь сказал: «Не лихачь там, пожалуйста, не то оба в Тартаре сжаримся!»
Но ослушался Фаэтон отца ясноликого.
Впрыгнул он в колесницу огненную. Крикнул коням: «Но-о-о, залётные!» И помчал, дороги не разбирая, по небу.
Понесли его кони огнедышащие – то к звёздам взмывая, то к Земле камнем падая. И запылала Земля от той аномалии. Да так, что из живописного Парнаса шашлык сделался, а из моря Эгейского тройная уха сготовилась.
И взмолилась тогда Зевсу Гея пылающая:
– Защити, сынок! Спаси от катаклизма природного!
«Клизма!.. Клизма!..» – разнесла то воззвание Эхо юная. И проснулся громовержец в ужасе. И метнул в Фаэтона инстинктивно молнию.
Разлетелась от неё колесница вдребезги. Разбежались кони огнедышащие. А Фаэтон промелькнул кометой стремительной да в безымянную речку с шипением и плюхнулся.
И назвали греки фаэтоном коляску конную – всем последующим лихачам в назидание.
Дионис же, олимпиец младшенький, уродился не богом, а выкидышем. И опять же из-за царицы-ревнивицы.
Как прознала Гера, что Семела, дочь Гармонии, от громовержца ждёт ребёночка, так и спросила ту ласково:
– От кого дитя? От быка или лебедя?
И зашамкала пассия губками.
А Гера ей:
– Прекращай-ка ты зоопарк тут устраивать! Пусть уж ходит, как богу положено!
И засела та мысль занозою. И принялась Семела громовержца просверливать:
– Хоть бы раз пришёл ко мне в виде божеском! Не быком, не орлом, а суженым!
И явился к ней Зевс в полной выправке… да, запнувшись о порог, молнию выронил.
И шарахнула тут шаровая молния.
Заметалась Семела в пожарище. А как выкинула дитё недоношенное, так и сгинула в языках пламени.
Подобрал Зевс плод преждевременный, да и вшил себе в бедро правое. «Тут пока, – говорит, – посиди, Дионис Бедросович».
И засел Дионис в ляжке папиной.
А как сделал Зевс себе сечение кесарево, вышел в свет Дионис новорождённый и к бутылке потянулся ручками.
