В бороде его прячется сова.
И клубится туманом мука в башке.
Царский сон копошится в льняном мешке.
Он, не названный гостем здесь дорогим,
недоволен платьем своим плохим.
Подавай ему тонкий батист – не лен.
Рассердился старик на капризный сон.
Семь ночей и семь бесконечных дней
тер он царский сон между двух камней.
Источился в снотворный сон порошок,
разлетелся на запад и на восток.
Замыкалась ночь с четырех сторон.
Половина земли погрузилась в сон.
Только царь по державе один бредет
деревнями, где дрыхнет его народ.
Нагадала гадалка, что он уснет,
если сон свой по перышку соберет
для подушки своей, словно хлеб в суму,
по стране в каждом божьем ее дому.
Вот и ходит бедняга из дома в дом,
словно вор промышляет чужим теплом.
И еще ему десять лет ходить,
свое царство хмельным шепотком будить.
И к тебе он однажды в избу войдет.
Пух лебяжий в густых волосах найдет.
Улыбнется устало в глухой ночи,
и хозяйский огонь разведет в печи.
Я – тело тел чужих. Не продолженье.
Не смычка тесноты племен древесных:
бугристые, сырые вороха,
что раздвигает легкая соха…
Не затонувший в колыбельных безднах
усталый пленник свального греха,
где зреет опыт умного скольженья
о нежные уста и потроха.
Вместить всех женщин женщина одна
способна, если смотрит прямо
в глаза. И взор окован цепью.
В любом родстве сокрыто первородство.
Душа одна на всех, она грешна.
Она всегда красивая как мама,
как волосы, распахнутые степью,
И в этот миг никто не ищет сходства.
В этом месте пучина, срываясь с цепи,
разгибает крюки якорей.
Ты прошел полземли, но сейчас – отступи
перед городом мертвых царей.
Он стоит под надзором высоких лесов,
опоясан излуками рек.
По небесному кругу закрыт на засов
горбылями мрачных телег.
Этот город чудной охраняют костры
Из степной конопли и дубовой коры.
И свечение душ сквозь древесную клеть
полыхает как свежая медь.
Там совиные очи в бойницах горят,
смотрят вдаль до полярных морей.
И планеты на башнях расставлены в ряд,
но дворцы не имеют дверей.
Каждый мертвый правитель посажен на цепь,
чтоб войти в череду праотцов.
Для живых у нас только – пустынная степь,
но есть место для мертвецов.
Суть державы есть сердце великой беды,
необъятной для пустобрех,
что щепоткою соли сжимают персты,
словно правду, одну и на всех.
Сколько пышных столиц и заветных храмин
было смято ордою зверей!
Но за нами остался город один,
это город мертвых царей.
Уходящие в вечность к рогатым богам,
не снимайте масок своих.
Этот топот я чувствую по шагам,
среди вас – много родных.
Красной охрой намажу я другу лицо,
после смерти он станет добрей.
Принесет мне на память воловье кольцо,
обод вечности мертвых царей.
За ледяными морями горит трава,
и ветер доносит до гавани горький чад.
Есть радостный дым, вдохновляющий на слова.
Но к нам залетает гарь, от которой молчат.
Слышно, как в ступе старуха сердца толчет,
по дощатому полу катится в кут серьга.
Раз по левому глазу слеза твоя потечет —
дунет северный ветер и завтра придет пурга.
Мельтешит фитилек на озябнувшем маяке,
а ему бы из света крутые снопы вязать.
Не гадай мне, гадалка, по белой моей руке, —
ничего ты не сможешь мне рассказать.
Видно, водит нас за нос несбыточная любовь:
в горле ком застывает, кружится голова.
В деревушке к тебе мог посвататься бы любой…
За ледяными морями горит трава.
Мы выходим на пристань, уверенно стиснув рот.
За собою тащим подростков и стариков.
Встречный ветер – единственный наш оплот,
