– Это как же понимать? Впрочем….Адрес тот же, на Ленинском?
– Совершенно верно.
Положив трубку, консьерж почесал нос:
– Жаль Варвару Степановну, жену этого прохиндея. Ни за грош морально пострадает порядочная женщина. Но, видно, у нее так на роду написано. А теперь вперед, в Домодедово!
– Подождите! – вдруг одумался Слава. – Может, ну это все, сделаем, как просил директор, а там будь что будет. Он еще денег обещал за хорошее выполнение задания.
– На там свете с тобой рассчитается, ага. Слышал, что Саша сказал – плох, совсем плох.
– Тогда давайте скорую помощь вызовем.
– Не надо отнимать у человека то, что он считает для себя важным. А что для Гибельсона теперь главное – спокойно уйти от позора.
До аэропорта доехали на такси, на деньги, которые лежали в коробках. Мигрень заверил Славу, что это не воровство, а вынужденное использование вещественных доказательств. В камере хранения им без разговоров выдали две большие, совершенно одинаковые зеленые сумки. С такими саквояжами обычно ездят на курорты праздные путешественники. Коля ощупал и ту и другую, взвесил на руках. Весили сумки примерно одинаково. Попытался через плотную ткань прощупать содержимое, но безрезультатно.
– Давайте откроем, – не выдержал Слава.
– Тогда мы станем соучастниками преступления. Или ты предлагаешь прямо здесь сдать улики полиции? А как ты потом докажешь, что сумки предназначалось Кире и Лире? То-то. Только очная ставка.
Возвращаться с тяжелыми баулами пришлось на общественном транспорте, потому что почти все остальные подарочные деньги Коля истратил в кафе аэропорта, где цены несравнимы даже с занебесными. Полученные же от Гибельсона средства Слава благоразумно транжирить не стал, может, это тоже вещдоки?
Всю дорогу Сверлицин жалел, что поддался на авантюру Мигренева. И надо мне все это? К черту, убежать, куда глаза глядят, позвонить потом Гибельсону и сказать, что потерял коробки. А если Семен Евгеньевич и в самом деле помрет?
Ко всему прочему Слава вспомнил, что оставил костюм деда Мороза в будке консьержа, и ему почему-то стало жаль бросать его там.
Пока туда, сюда, наступил вечер. Причем, темный, словно на обратной стороне Венеры. Ни снежинок тебе в воздухе, ни праздничных огней на улицах, все заволокло туманом.
Мигрень разработал четкий план: как только привезут гроб, он позвонит своим бывшим коллегам-следователям, вызовет их вместе с операми на Ленинский проспект. Слава переоденется в деда Мороза и вручит, как было обговорено, сумки от Гибельсона. Сначала Кире, потом Лире. Они их возьмут, никуда не денутся. В момент передачи оперативники и возьмут сестриц за белы рученьки. Дам приведут к директору фабрики и если он будет еще жив, устроят очную ставку, на которой они вынуждены будут во всем сознаться.
– А если Гибельсон к тому времени… того, – почесал затылок Слава, – загнется?
– Тем лучше, – обрадовался Коля, – тогда уж точно не отвертятся.
– Следователи-то приедут, все же Новый год?
– Сегодня, насколько я знаю, дежурит Петя Курский, давно мечтает о майорских погонах, не откажется.
Когда подошли к дому, рабочие – гастарбайтеры уже затаскивали в подъезд коричневый лакированный гроб. У дверей стояли жильцы и вздыхали: надо же, кого-то угораздило умереть в самый праздник. Увидев Колю, стаей набросились на него – кто?!
– Кто надо, тот и помер, – ответил он грубо. У каждого свой путь на Земле и оборваться он может в любой момент. Momento mori, – выдал Мигрень ошеломленным гражданам крылатую фразу. Те, перекрестившись, поспешили прочь.
