Я подхожу к чете Уиллоу, которые занимаются здесь хозяйством. Супруги глазеют на нас как на ярмарочных животных. Они не видели меня много лет, я отказывалась приезжать сюда. Начиная примерно с рождения брата. Я вдруг вспоминаю свой последний визит. Пуха в люльке, слова отца, которые он произнёс, поднимаясь по лестнице. Я отгоняю воспоминания грубым и непонятным жестом. Миссис Уиллоу, блёклая и тощая, как палка, неуверенно отступает назад. Её муж-медведь скрещивает руки на груди. Рукава у него закатаны, так что видны предплечья, густо поросшие рыжей шерстью. Наш приезд ему явно не по душе. Я не хочу пожимать ему руку, он тоже. Что касается его жены-палки, то я просто опасаюсь её сломать. Жанна и Нильс, смущённые, смотрят на меня. Я наконец выдавливаю из себя:
– Спасибо, что подготовили дом.
– Это наша работа, – отвечает медведь Уиллоу столь же дружелюбно.
Я огибаю его, будто дерево, и вхожу внутрь.
Так странно… Можно избегать какого-то места годами, но стоит вернуться туда, как узнаёшь всё, вплоть до запаха. И когда память чувств пробуждена, просыпается и всё остальное: образы, лица, движения. И эмоции.
Натёртый воском паркет сияет, как и семь лет назад. Диваны стоят на тех же местах, диванные подушки как новые, пледы на подлокотниках, свежие цветы в вазах. Высокие окна выходят на тот же роскошный сад, который мягко спускается к озеру и причалу. Лодка тоже тут, привязанная к мосткам, носом, как всегда, повёрнутая к другому берегу. Всё здесь отлично справляется с течением времени. Без моего присутствия и предподростковых нервных срывов.
Я оставляю Нильса и Жанну исследовать первый этаж, с его анфиладами залов и псевдодеревенской роскошью, а сама поднимаюсь наверх.
Прохожу мимо спальни родителей, заглядываю в комнату Пуха. Здесь тоже всё по-прежнему. И один в один похоже на его комнату в наших городских апартаментах. Наверное, он дважды топнул ножкой – и родители полностью повторили всю обстановку. Я выхожу, и сердце начинает громко стучать. Я понимаю, что ко мне возвращается. Но я могу справиться с этими эмоциями, потому и решилась подвергнуть себя такой муке. Итак, я заглядываю в остальные комнаты. Кабинет, отцовская библиотека, бельевая, мастерская, где мать пыталась заниматься живописью. Перед последней дверью останавливаюсь. Без иллюзий. Это комната для гостей. Я всё обошла. Здесь нет другой детской. Как будто не было и другого ребёнка.
Словно чтобы сильней себя помучить, я возвращаюсь в логово брата. И соскальзываю на пол по стене. Почему? Ну правда, почему? Что я им сделала? Почему меня как будто не было в моей собственной семье? В чём я провинилась? С самого начала, ещё до того, как взбунтовалась и предоставила окружающим массу законных причин для ненависти. За что они всегда меня отвергали? Я поднимаюсь. Удивительно. Я задавала себе этот вопрос с тех пор, как смогла его сформулировать, но никогда не испытывала особой горечи. Наверное, научилась подпитываться из других источников, не отказываясь ни от чего. Поэтому, например, упрямство Нильса мне даже приятно. Замечаю на футболке два мокрых пятна от слёз. Я вытираю глаза, глубоко вздыхаю и иду обратно.
В гостиной Жанна рухнула на диван, далеко отшвырнув ботинки.
– Прошу прощения у всех деревень в мире за то, что так плохо о них думала, – заявляет она. – Если они все похожи на эту, то я хочу стать фермером, когда вырасту. Объясни, почему мы раньше сюда не приезжали?
