Читать онлайн Александр Глухов - Мила и Юра

Как называлась прежде улица Октябрьская в Егорьевске я, к сожалению, не знаю, а поскольку никаких документальных свидетельств у меня нет, то придется отложить экскурс в давнюю историю и рассказать читателям относительно свежую, длящуюся с середины 20 века, до конца второго десятилетия века 21-го.

Улица протянулась с северо-запада на юго-восток параллельно главной в городе – Советской, от улицы Профсоюзной, ныне Бардыгинской, до Рязанской по правобережью речки Гуслицы. На Профсоюзной она упирается в старое здание РОСН, а после Рязанской обрывается у входа на стадион «Мещера», прежде именуемый «Текстильщик». Из главных объектов улицы выделяются: гимназия (бывшая школа №6), тюрьма, автоинспекция, туберкулезная больница, старая площадка завода АТИ и девятиэтажка в самом конце улицы, знаменитая скорее жильцами, чем самим зданием.

На левой стороне улицы, в непосредственной близости от ресторана «Егорьевск» и городской гостиницы, ветшает и разрушается деревянный восьмиквартирный дом, в котором никто давно не живёт, но у него есть хозяева, разъехавшиеся по городам и весям Подмосковья. Лишь один абориген лет шестидесяти регулярно наведывается туда, делая вид занимающегося благоустройством ветхого жилища старикана. Когда он попался мне на глаза в пятый раз, я не выдержал и подошёл из любопытства. Он охотно разговорился, сказал, что его зовут Лёха, а когда узнал о моих литературных потугах, заговорщически подмигнул, потирая руки от предвкушения удачи и предложил поведать историю из жизни старого дома. Говорил он долго и витиевато, смешивая главные и второстепенные детали, часто повторялся, отвлекался на посторонние темы и анекдоты, обильно сыпал словами ненормативной лексики. Частично я был знаком с этой историей из первых уст, но Лёха уснащал её такими деталями, что я заслушался и теперь уже в моей голове смешались оба рассказа. Мне оставалось только записать, избегая матерных присловий Лёхи и особо пикантных подробностей. Не знаю, что получится из моей затеи, но я постараюсь передать рассказ максимально правдоподобно, с добавлением общего фона жизни страны, мира, а ещё, конечно, жизни самого Егорьевска.

Населявшие дом восемь семей ничем выдающимся не выделялись среди прочих жителей города, разве что пониженной скандальностью. Дом населяли педагоги, медики и руководители полусредней руки. Жил, правда, в четвёртой квартире пьяница-шофёр, но не долго, он бросил супругу, преподавательницу географии с двумя малолетними детьми, а сам сбежал с кладовщицей продуктовой базы.

В квартире номер восемь обитала семья кляузников, ещё тех, несгибаемых сталинских кляузников. Детей у них не завелось, так и хочется добавить: «к счастью», а то неизвестно кого воспитали бы эти, так называемые педагоги. В августе 1968 года кляузная семейка накатала «телегу» в милицию и горком партии на электрика дядю Колю из первой квартиры. Электрики той поры слыли универсалами, а зачастую являлись ими, запросто разбираясь в схемах телевизоров, радиоприёмников, магнитофонов и прочей бытовой техники, умели устранять практически любую неполадку. Чиня телевизор «Рекорд», дядя Коля случайно коснулся наконечника высоковольтного провода, ведущего к кинескопу, в котором напряжение превышает 15000 вольт. Вилка из розетки была выдернута, но для болезненного удара хватило остатков импульса. Такое напряжение не убивает из-за малой силы тока, но лупит весьма болезненно, аналогично проводу от магнето. Электрик вскричал:

– Ай, тудыт твою мать! И стоило туда лезть? Такое гадство получилось!

Семейка кляузников возвращалась в это время из магазина и услышала крики незадачливого ремонтника. Оба притормозили, а пока муж держал сумки, востря уши, его жена прилипла к двери, стараясь не пропустить ни звука. Супруга же дяди Коли, не подозревая о коварстве соседей, ехидно поддразнила мужа:

– Ты в ООН ещё пожалуйся, петицию подай.

Педагоги анонимщики сдуру решили, что речь идёт о вводе войск Варшавского договора в Чехословакию и состряпали доносец в органы власти и правопорядка. Но, то ли на местах руководство более лояльно относится к народу, а может халатности хватает, только к чести егорьевской власти, а её очень немного, ход делу не дали и ещё пригрозили клеветникам строгим выговором по партийной линии. Кляузники разобиделись и вскоре съехали в соседний Шатурский район. Дальнейшие их следы затерялись, но, при желании, легко можно обнаружить в архивах соседнего района итоги их неприглядной деятельности.

На первом этаже квартиры номер два, вела образцово-показательную жизнь семья Бревновых. Глава семейства – крупногабаритный мужчина Сергей Иванович Бревнов входил в пятерку высших руководителей леспромхоза. С тех пор, когда старший лейтенант Бревнов, между прочим – член партии, демобилизовался в возрасте двадцати одного года из армии, а произошло это событие в 1946 году, то стал довольно быстро продвигаться по партийно-хозяйственной линии. Сам он происходил из Нижегородской губернии, – тогда – Горьковской области. Во время войны он списался с егорьевской учительницей русского языка и литературы Аней Паниной и, возвращаясь домой, решил её навестить. Реальность превзошла его самые смелые предположения, и он прибавил к населению Егорьевска ещё одну единицу, оставшись тут навсегда. В следующем 1947 году родился его первенец Александр, а сам Сергей Иванович, неожиданно даже для него, возглавил партийную организацию райпотребсоюза. Тогда же семья въехала на освободившуюся жилплощадь бывшего директора школы, который в чем-то провинился то ли перед местными, то ли перед высшими властями и сгинул с егорьевского горизонта в неизвестном направлении. Семья росла, вскоре появилась дочь Галя и младший сын Юра. Неизвестно, был ли Сергей Иванович Бревнов истинным правоверным коммунистом, но к партии он относился с пиететом, хотя бы за то, что она давала ему определенную власть над людьми. Вряд ли он, с его семиклассным образованием, вникал в тонкости марксизма-ленинизма, но нос держал всегда по ветру и колебался вместе с линией партии. Следует отдать должное: в быту он держался чуть ли не образцово-показательно не только с соседями, а даже с собственными детьми. Злые языки, однако, утверждали, что на службе он вел тихушно-аморальный образ жизни, и редкая из дам в разных организациях, где он работал, не побывала в его объятиях. Впрочем, сплетни часто преувеличивают…

Супругу его Анну Ивановну никогда не видели кричащей, скандалящей по пустяку, даже хохочущей без удержу. Характер её был настолько ровный, что даже с собственными детьми она старалась не проявлять излишних эмоций. Дети воспитывались в величайшем почтении к советской власти и той, залитой сладкой патокой картине жизни в стране. Не разрушали почтения даже тумаки, не так уж и редко получаемые старшим и младшим братьями от не совсем сознательных ровесников и ребят постарше. В советской прессе и книгах эти негативные явления (драки, кражи, разбой и пр.) стыдливо называли пережитком прошлого. Впрочем, не так уж мрачно смотрелись те годы. Как показало время, угнетаемые и побиваемые часто приспосабливались, приобретали навыки терпеливости, хитрости и лавирования, в зависимости от обстоятельств. Многие из них впоследствии сделали карьеру по линии комсомола, партийных и хозяйственных органов…

В 1969 году, осенью, вернулся из армии старший сын Бревновых Александр, отслуживший два года на Дальнем Востоке в полку реактивной артиллерии, вооруженным недавно введенными в эксплуатацию установками «Град». Те «Грады» стояли ещё на тихоходных, но проходимых «Колунах» – автомобилях ЗИЛ-157.

Бравому старшему сержанту, заместителю командира взвода, необычайно повезло. Вместо трёх лет службы в сухопутной армии, стали служить всего два года, а ещё, его непосредственно не коснулись события на острове Даманский, хотя его часть дислоцировалась недалеко от места события. Полк подняли по тревоге, уже готовились выезжать к месту боевых действий, как пришла команда отбой.

Ко времени возвращения домой старшего брата, Галя – средний ребёнок Бревновых училась в педагогическом техникуме города Орехово-Зуево, а Юра пошёл в десятый класс школы близ старой мэрии Егорьевска, называемой в те времена горисполкомом. Его перевели в неё специально – она считалась лучшей в городе, а школа № 6 на октябрьской улице числилась в числе аутсайдеров и не могла, по мнению Анны Ивановны подготовить младшего сына к поступлению в институт.

Юра вырос чуть выше старшего брата. Он, первым в семье вымахал за 180 сантиметров, полностью копируя шестифунтовый рост своего любимого героя Натти Бампо из знаменитой пенталогии Фенимора Купера. В отличии от отца и брата он не испытывал предубеждения к низам простонародья и частенько приводил домой одного, а то и двух ближайших друзей-школьников, поиграть в теннис. В большой комнате их трёхкомнатной квартиры стоял длинный стол, не совсем теннисный и не совсем прямоугольный, чуть зауженный по торцам и с лёгкими закруглениями углов, но с настоящей сеткой. Вдоль стола располагался придвинутый к стене диван и, почти впритык к нему, книжный шкаф пятидесятых годов желто-коричневатого цвета. С другой стороны дивана, ближе к окну, в дальнем углу налево от входа, на хлипкой этажерке громоздился крупногабаритный телевизор «Горизонт», вечно накрытый кружевным покрывалом. Старший Бревнов разрешал его включать лишь после семи часов вечера. Об этой, весьма деспотичной странности, перешептывались соседи.

К приводам домой посторонних в семье относились с терпеливой брезгливостью. Дело было не в том, что они являлись чужаками, а том, что друзья Юры происходили исключительно из малообеспеченных полунищих семей. Одно время родители опасались втягивания младшего сына в неблагополучную компанию, но друзья оказались людьми вполне приличными, и к тому же хорошо учились в школе. Эти приятели не раз выручали Юру, спасая его от тирании «шакалов», рыщущих в школе и на улицах Егорьевска в поисках остатков мелочи в карманах встречных бедолаг. В шестидесятые-семидесятые годы эпидемия «шакализма» буквально охватила Егорьевск, да и другие малые и большие города страны. По слухам, это явление процветало и раньше. Судьба мелких гопников, как правило, оказалась весьма печальной. Автор наблюдал за их судьбой в течении нескольких десятилетий и сделал удручающие выводы. Впрочем, жизненный путь антигопников, которые вели с «шакалами» беспощадную войну с начала восьмидесятых годов 20 века, справедливости ради, тоже следует признать весьма трагичным, но о них расскажу потом, когда повествование подойдёт к временам антишальной войны…

В квартире номер семь, на втором этаже, в двушке, жили мать и дочь Железновы. Совсем недавно семья состояла из пяти человек, но глава семейства скончался в середине шестидесятых, от полученных ещё в войну ран, а старшая дочь Нина и единственный сын Андрей обзавелись собственными семьями. Нина родилась ещё в предвоенный 1940-ой год. Её отец погиб под Понырями в разгар Курской битвы. Мать повторно вышла замуж и родила ещё двоих детей: Андрея и Людмилу.

Нина закончила библиотечный техникум, была распределена в город Бронницы, в котором прожила два года, пока случайно не познакомилась в электричке с весёлым студентом Федей, возвращающимся из Загорнова, где они половину осени трудились на уборке картошки и свёклы. Это сейчас разбалованные студенты, особенно платных вузов, не знают такой повинности. Раньше, даже школьники старших и средних классов вовсю использовались на прополке летом и на уборке урожая осенью. Трудились, конечно, плохо, относясь к работе, как к каторге, краткосрочной, но неизбежной…