Миллефиори - страница 3

Родители не опускали руки, водили Витю по разным клиникам, надеясь вернуть ему зрение. Минские врачи только разводили руками и говорили: мы бессильны; если не помогут в Одессе, не поможет и сам Господь.

Александр Александрович повёз сына в Одессу, в Институт глазных болезней и тканевой терапии. Там оперировала ученица знаменитого офтальмолога Филатова, умершего в 1956 году, доктор медицинских наук, академик Надежда Александровна Пучковская. Она возвратила зрение сотням пациентов. Всю долгую дорогу Витя не спал, молился про себя, надеялся. Так хотелось вновь увидеть солнце!

Профессор в белом свежеотглаженном хрустящем халате долго изучала пакет привезённых документов, вчитывалась, хмуря брови. Осмотрев Витю, сказала со вздохом:

– Да, мы работаем над последствиями тяжёлых ожогов глаз. Если бы дело касалось пересадки роговицы, помогли бы несомненно. Но у вас совсем другое дело. Глазные яблоки практически не пострадали. Пуля, если говорить популярно, окончательно и безвозвратно повредила глубинные нервные окончания, и никакая тканевая терапия и биогенные стимуляторы здесь не помогут. Увы! Зрение в вашем случае восстановить невозможно. Крепитесь, дружок! – И она сжала Вите плечо своей не по-женски крепкой и уверенной рукой.

Домой возвращались в глухом молчании. В такт колёсам поезда в голове неотвязно пульсировала мысль: «На-все-гда, на-все-гда, на-все-гда».

Так и стали жить. Александр Александрович через пару месяцев принёс сыну несколько аудиокниг, Витя слушал их, лёжа на диване и уставясь незрячими глазами в потолок.

Воспитанные люди в то время обязаны были скрывать свои страдания. И Витя стал учиться жить так, как живут слепые: по-новому осваивал квартиру, считая шаги, соразмерял расстояния и вскоре почти не ударялся о двери и углы мебели, передвигался быстро и уверенно, старался обслуживать себя сам.

И вёл он себя так, как будто был зрячим. Постепенно выучил количество шагов от своей кровати до любой точки квартиры и больше не спотыкался, а шёл уверенно, только изредка касаясь стен. Родителям сказал:

– Я не буду сидеть нахлебником на вашей шее. Я хочу работать.

И добился своего. Раз в неделю из комбината надомников привозили две коробки с разными деталями для электрооборудования. Нужно было научиться на ощупь с помощью отвёртки собирать вилки и розетки. Вначале норму выполнить было сложно: винтики падали и терялись. Но Витя упорно часами работал отвёрткой. Через месяц дело сдвинулось с мёртвой точки, движения стали почти автоматическими, в артели слепых он стал лучшим. Трудился он в основном по ночам, так как сильные головные боли не давали уснуть. Вскоре Витя с гордостью отдал матери свою очень приличную зарплату.

Нонка

С точки зрения любой свиньи, свинья красива. А каждый человек искренне убеждён, что он не каждый. Алевтина была далека от совершенства, но ей самой казалось, что она очень и очень ничего, просто пока не везёт в жизни. Жидкие волосёнки измочалены перманентом. Узкие глазки всегда обведены чёрным карандашом, ресницы густо накрашены тушью. Оттопыренные широкие губы в ярко-розовой помаде. Вроде бы она и не была человеком военного детства, карточек и голода, но пережила нищую юность, когда пальто перелицовывались, юбки перешивались и надтачивались[2], когда в больших объёмах скупались соль, крупа, мыло и спички. Вот и приобрела бережливость, переходящую в скупость. Поэтому в комнате – засилье узлов, узелков и пакетов. Они лежат на антресолях, вываливаются из верхних полок шкафов прямо на голову. В коммуналке вечно пахнет погребом, квашеной капустой, мусорным ведром. Есть нечего, а Алевтина занята сооружением новой причёски. На дочку, названную с претензией иностранным именем Нонна, родившуюся от заезжего молодца, Алевтина никогда не обращала ни малейшего внимания. Росла та, как сорная трава при дороге, даже школьной формы не было, в соседских обносках ходила. Сама Нонка смогла расквитаться с ней за это, только когда подросла.