Дочка с горем пополам выросла, а личного счастья всё ещё хотелось. Поэтому все силы Алевтины уходили на привлечение мало-мальски приличных кавалеров.
Но после первой ночи все они безвозвратно исчезали. Часто в доме происходили перепалки.
– Господи, мама, когда уже ты успокоишься! Ты хахалей меняешь чаще, чем трусы!
– А ты б хотела, чтоб я записалась в монашки?
– Хотела б спать спокойно, а не слушать всю ночь, как вы скрипите кроватью и сопите. И ладно бы кого одного приличного привела, а то ведь таскаешь всякую шваль!
– А что делать? Да, действительно, в большинстве женатые. Ты должна понимать: мужчин в нашем поколении в десять раз меньше, чем женщин. Какие у тебя могут быть претензии? Не будь этих непродолжительных связей, и тебя бы не было!
– Ну почему, почему ты даже на лицо их не смотришь? Вот в кого я такая уродина?
– А ты думаешь, я тебя хотела? Да я уже сто раз пожалела, что побоялась ещё один подпольный аборт сделать!
Дети, которых не любят, становятся взрослыми, которые не могут любить других. Некоторые люди прогуливаются под дождём, а некоторые только мокнут. Вот и Нонна была из последнего разряда. Нежные чувства, стихи, которыми увлекались одноклассницы, ей были недоступны. Зато зависти, любопытства, практицизма, притворства было в избытке.
Окончив восемь классов, Нонна решила поступить в медучилище: работа непыльная, даже стерильная, можно сказать; одежды много не нужно: всё прикроет халатик беленький; опять же, всегда можно подработать, по домам побегать с уколами-горчичниками, да и окружение интеллигентное.
Повезло, что конкурс был небольшим и скромных Нонкиных знаний хватило; в списке поступивших по количеству набранных баллов она была предпоследней. Учёба не очень ладилась и здесь, училась она на тройки, но в группе было много сердобольных девочек, которые помогали, давали списать, выручали. Нонна уже видела себя старшей медицинской сестрой, идущей по длинному больничному коридору в туфлях на высоких каблуках, с красивой причёской. Младший медицинский персонал льстит ей, а главврач, солидный мужчина, призывно улыбается…
На втором курсе их повезли на экскурсию в Вильнюс. Там больше всего запомнились не узкие улочки, не готическая архитектура Старого города, не мощённые брусчаткой улицы, не башня Гедиминаса, не богатые магазины, не вкусный кофе, а Острая брама, или ворота Аушрос, – старинный странный костёл. Экскурсовод с приятным акцентом рассказала, что чудотворная икона Остробрамской Божией Матери, хранящаяся в нём, – самая знаменитая в мире. Все стены здесь были увешаны золотыми и серебряными изображениями сердец, рук, ног и прочих частей человеческого тела. Верующие приносят их в благодарность Святой Деве за исцеление от болезней. Нонке особенно понравилось, что Богородица изображена без привычного Младенца. Младенцы – это гадость, и заводить их – безумие. Жить надо для себя. В своей коммуналке это она усвоила твёрдо. Бухнувшись на колени, Нонна попросила у Остро-брамской Мадонны послать ей богатого и хорошего жениха.
С годами она стала притворщицей, выработала нежный вибрирующий голосок и полюбила часами висеть на телефоне, болтая о том о сём с немногочисленными подружками-однокурсницами. Кроме пустопорожней болтовни, Нонка обожала себя – страстно и неистово, и это была такая любовь, которая ни для кого больше не оставляла места.
У неё было своё личное воображаемое кладбище, где она хоронила тех, кто причинил ей зло, и тех, кто пригодился разок и был ей больше не нужен. Размышляя о превратностях жизни, она постепенно пришла к выводу: счастье нельзя встретить, его можно только родить самой. Жить надо так, чтобы враги от зависти дохли, а все остальные тупо восхищались. Она вовсе не собиралась повторять жизнь своей бестолковой матери и прозябать в нищете. Нонка поставила перед собой простую и очень ясную цель – выгодно выйти замуж и разбогатеть.
