Однажды Патрик сказал, что до Миллениума миротворцы воевали, но по совсем другим причинам и принципам. Кристин не слушала, она упивалась счастьем, приближением собственной свадьбы и очередным удачным рейдом. Ей не нравилось, что иногда ее отряду приходилось убивать, но это же было на благо.
Она кладет фотографию изображением вниз и подходит к большому террариуму, стуча ногтем по стеклу.
– Привет, Беглец, – Кристин улыбается. Большой пушистый паук притаился на противоположной стороне, наблюдая всеми своими глазами. – Надеюсь, ты в порядке.
Она натягивает штаны и майку, убавляет музыку, открывает новую бутылку вина, проглатывает таблетку, хватает телефонную трубку и усаживается на подоконник. Кристин живет в старом, обветшалом доме двадцати этажей. Последний раньше был пентхаусом на четыре комнаты, в одной из которых теперь пробита крыша и живут птицы. Остальные три (спальня, гостиная и самодельная кухня) Кристин занимает единолично. Верхний и Средний город перестроили, что смогли – реконструировали, но Нижнего это почти не коснулось. А особенно высоток, коих в этой части пара десятков – слишком дорого ремонтировать дома в аварийном состоянии, в которых обитает около сотни человек, конечно.
Кристин живет там, где проходит линия между Нижним и Средним, так что вид из ее окон очень колоритный. С одной стороны серые и убогие дома, многие из которых заброшены, заводы с длинными трубами, подземка. С другой – цветные домики, развлекательные центры, шикарные парки. Миллениум начинался с равенства и равноправия, от которых постепенно ничего не остается.
Раньше Кристин жила со своей семье на границе между Верхним и Средним. Теперь, после смерти Патрика, она – житель Нижнего. Она переехала сюда, чтобы понять, почему он оказался среди мятежников. Но ей это так и не удается.
Кристин делает большой глоток и набирает номер. Она нисколько не волнуется, что абонент может вычислить ее: если начать искать, выйдет десяток фальшивых адресов.
В трубке слышится три гудка и суровый мужской голос.
– Слушаю.
Кристин молчит, собеседник вздыхает.
– Раз позвонила, то говори, а не молчи.
Кристин наблюдает за струей дыма над заводом и пьет вино. Оно кислое.
– Не удержалась, да? – говорит мужчина на другом конце. – Ладно, я не лучше: мои друзья сегодня – водка и лед.
Кристин ухмыляется в трубку и делает еще глоток.
– Надо же, хоть какой-то живой звук от тебя.
Мужчина дышит в трубку, Кристин тоже, пару минут никто не говорит. В квартире у девушки запел Ленни Кравиц, и мужчина в трубке подпевает.
– Ты сейчас, наверно, улыбаешься?
Абсолютная правда. Кристин смотрит на свое отражение в оконном стекле и слегка удивляется: как мало было нужно, чтобы стать другим человеком. Слегка печальная улыбка блуждает по ее лицу.
– Почему ты не говоришь со мной? Ты все еще винишь меня, да? Я ведь сделал то, что должен был.
Трек-лист подошел к концу, и по квартире разлилась тишина.
– Почему бы нам не встретиться и не поговорить, выяснить все?
«Мы разучились говорить друг с другом», – думает про себя Кристин.
Мужчина вздыхает.
– Хоть я все еще зол и считаю, что ты не права, я был рад… – собеседник запинается. – Ну, ты понимаешь.
Кристин еле заметно улыбается: «Зато честно».
– Ладно, пойду. Напьюсь чем-нибудь покрепче и спать, – мужчина ухмыляется. – Знаешь, мне бы хотелось однажды позвонить тебе. Чтобы твоя чертовая техника сгорела, не определила номер, и ты сняла трубку. Я хочу, чтобы наши идеологические войны прекратились. Возможно ли это?.. Ладно. Пока. Береги себя.
