Сегодня потеплело немного, ветра не было, правда, дальше обещают метель и похолодание, так что мы пользуемся затишьем. Митя с восторгом катается с горки, которую мы нашли недалеко от дома в лесу. Я сам катаюсь с ним вместе, хохоча и валяясь в снегу как в двенадцать лет. Здесь мы с Митей одни и я могу позволить себе вести себя так, как хочу, не шокируя возможных зрителей. Вообще здесь, когда я на работе, в Новоспасском или в окрестностях нашего дома в Силантьеве, где нас уже знают, мы не можем вести себя, как вздумается, но, стоит углубиться в лес на десять шагов, и становишься абсолютно свободен, и можешь позволить себе всё. Вот я и позволяю с Митей быть его приятелем, а не дедом, как все считают, и не отцом, как чувствую я.
О Лёле я не забываю ни на минуту своей жизни, даже на работе. Хотя оформленных мыслей о ней на работе, конечно, нет, всё же новое место, да еще, такое как это, странно похожее на мою прежнюю «епархию», и в то же время совершенно другое, без научной и учебной работы, но зато ближе к жизни и больным, с насущными ежедневными чисто бытовыми нуждами больницы…
Засыпая и просыпаясь, я думаю о ней, о Лёле. А тем более, когда Митя со мной. С Алексеем мы не говорим о Лёле, потому что стоит начать, мы не можем остановиться – это та тема, которая неисчерпаема для нас обоих, которая разделяет и объединяет нас. Но это мучительная тема, и разговоры наши оканчивались бессонной ночью для обоих. Мало того, что я и так слышу каждую ночь, снова каждую ночь Алёша зовёт её во сне, если я не сплю, тогда слышу и через закрытую в большой комнате дверь, где на диване спит Алёша. А мне без Лёли спать здесь одному становится всё мучительнее с каждым днём. В кабинет перебраться что ли?.. Но Митя один тогда тут будет?..
Мы свалились с Митей в снег с накренившихся санок. Санки у нас нестандартные, купленные у местного умельца, сделанные побольше обычных, а полозья из гнутых трубок – скользят лучше, и снег налипает меньше. Словом, прокатались мы до сумерек. Обратно я вёз Митю на санках, но он задремал и свалился с санок в сугроб, но даже не проснулся. Я смеялся тихо, сам с собой этому происшествию. Пришлось взять его на руки, в толстых одёжках нести его тяжело. Сейчас пятый час, весь режим Лёлин порушили сегодня…
На крыльце я споткнулся на расщепившейся доске и едва не упал с Митей. Надо крыльцо ремонтировать, а лучше поставить новое, это и покосилось уже. Сделать с козырьком, на столбиках, я видел такое в Новоспасском… и баню неплохо было бы поставить на заднем дворе, где сараи. И пристройку сделать, Митя растёт… Совсем я деревенским жителем становлюсь. Ленуша, вернулась бы? Живи с Алёшей, как раньше, Бог с тобой… Только бы видеть тебя, слышать каждый день. Даже будь ты со Стерхом, только бы я тебя видел…Только бы видеть каждый день… Как же ты опять ушла из нашей жизни, из моей жизни совсем?
…Песок пристал к Лёлиной коже, плавки чуть съехали, когда она встала идти к воде, видна узкая полоска белой, незагорелой кожи, все эти белые треугольнички на её теле делают её ещё более обнажённой… Вот она стряхивает слегка подсохший песок с живота, с бёдер, и идёт к морю… Сейчас войдёт едва по колено, поднимет руки над головой и нырнёт в поднимающуюся волну, легко проникая в неё как разогретое лезвие в масло, и я буду угадывать, где же она вынырнет и когда оглянется на меня, уже из глубины, или раньше, до буйка, когда вспомнит, что я смотрю с берега, махнёт мне рукой, зазывая к себе, и я пойду, радостный, поплыву догонять её, быструю как торпеда, глядя как она ныряет, мелькая спиной, ягодицами, ногами… ты будто родилась в морских глубинах…
