– Нет. – Он покачал головой, отвечая своим мыслям. – Не Ящер виноват, а Мара. Она могла замешкаться в пути, могла помочь, предупредить, но не сделала этого! Слышишь, ледышка! Зачем поднесла горькую чашу невинной душе, а меня здесь оставила?! – Голос Марка сорвался на крик. – Лучше бы ты меня взяла, а её помиловала! Я проклинаю тебя, сердце ледяное! Забери меня, но верни Арину!
Резко распахнулась дверь, с силой врезалась в стену, так, что на пол посыпались щепки. Холодный порыв ветра хлестнул по лицу.
– Что ты наделал, глупый? – испуганно пробормотала старуха, прижимая к груди кулачки. – Зачем богов гневишь? Жаль мне тебя, парень, сам свою судьбу решил... Ледяная Божиня ответила на твои слова.
Послышался собачий лай и крики людей. Знахарка выглянула и тут же захлопнула дверь.
– Это барон с воинами! Ты можешь уйти прямо сейчас, парень. Спрячься. О мести позже подумаешь, когда к тебе силы вернутся.
Наёмник выскользнул в дверь и метнулся к подступающему близко лесу. Он не оглядывался и потому не увидел, как лачуга со старой знахаркой покрылась инеем, заискрилась на жарком летнем солнце острыми гранями и исчезла тонкими струями марева. А там, где миг назад стояла старая целительница, вслед убегающему наёмнику смотрела черноволосая красавица с белоснежным, как снег в горах, лицом и алыми губами.
Собачий лай приближался, переходил в вой. Марк слышал вопли и гиканье охотников во главе с бароном Ратаем.
Наёмник выбирал самые густые заросли, уходил от погони нехожеными тропами, но проклятые псы упорно преследовали добычу, захлёбываясь лаем.
Он забрался в самые сердце лесной чащи, куда, как считали в округе, лучше не попадать. Много ужасов рассказывали люди, сидя тёплыми вечерами в продымлённой корчме и потягивая кислое пиво. Но Марк не боялся придуманных историй.
Наёмник вывалился на поляну, пустую и выжженную, как после страшного пожара. Ни одной травинки, ни одной метёлки рыжего высушенного цветка не видно. Посередине стоит низкая изба, обнесённая высоким, но редким частоколом, а на заострённых концах свирепо скалятся черепа. Некоторые из них человечьи, некоторые звериные. Прямо на поваленной калитке спит лохматый пёс, свалявшаяся серая в подпалинах шерсть грозно топорщится на загривке, что-то снится ему, на кого-то он скалится, порыкивает.
Марк резко остановился, едва не споткнувшись о толстые лапы пса, обернулся, заслышав шум, с каким ломились сквозь чащу преследователи. На поляну вывалились барон и конники и резко осадили коней. Они все смотрели за спину наёмника.
Тот обернулся так стремительно, что едва устоял на ногах.
Пёс уже не спал. Он стоял, широко расставив лапы, низко склонив лобастую голову, и разглядывал незваных и шумных пришельцев пылающими лютой ненавистью глазами.
Душным маревом поднимался над землёй горячий воздух, тянулся тонкими щупальцами к небу. Марк смотрел на грозного сторожа хилой избушки, и казалось, что вокруг лохматого могучего тела пса дрожит воздух от сдерживаемой ярости.
Скрипнула дверь, и показалась бледная женщина.
Русые кудри свободно лежат на плечах и спине, солнечный свет окружает стройное тело ярким ореолом, отчего кажется, что светится она сама. Сарафан из плотного домотканого холста подметает чёрную, словно пепел, дорожную пыль. Белая рубаха с длинными рукавами схвачена на запястьях серебряными браслетами, а в руках блестят на солнце золочённые ножницы.
