И недавно только добавились ещё слова, что в марте сорок третьего. Значит, почти год провоевал мой папка, продержался целый год…
Однажды мне приснился сон, я уже была большая, и никому не рассказала, особенно маме.
Глухие разрывы со всех сторон, пулемётные очереди, и отец бежит ко мне лицом, спрыгивает в тяжёлых сапогах с невысокой стенки разрушенного дома, пригибается, и поднимает автомат…
Я слышу нарастающий свист пули. И всё, его не стало.
Но долгие годы прошли, пока я поверила, что его нет на свете.
– Вы не получили «похоронку», значит, есть надежда, что он вернётся.
– Да. Есть надежда.
Но эта боль жила, спала в моей душе долгие годы, чтобы просыпаться стихами.
Через много лет мне приснился сон, такой яркий, что я до сих пор помню его во всех деталях.
Иду по кладбищу мимо могил с оградами и без оград, с крестами и звёздами, читаю надписи, как будто надеюсь на чудо – вдруг я найду могилу отца!
Какая-то старуха протягивает мне цветы. Зачем они мне, мне ведь их некуда положить, я бегу от неё и плачу… И оркестр с огромными медными трубами – моего папку, наверно, хоронили под разрывы снарядов… И даже нет погибшим на войне медали «За победу», сколько же их пришлось бы наштамповать…
А потом – стихи.
Я не могу избавиться
От давнишнего сна —
Мне снится, что на кладбище
Я прихожу одна.
И в сердце боль такая,
И кто-то очень близкий
Под каждою плитою,
За каждым обелиском…
И я хожу по кладбищу,
От слёз дышать мне нечем,
И всё людское горе
Ложится мне на плечи,
И в сердце мне стучатся
Умолкшие сердца,
А я ищу могилу
Погибшего отца.
Ну как её найти мне?
Я этой мысли пленница,
Как будто бы от этого
Хоть что-нибудь изменится,
Как будто бы откроются
Столько лет назад
Убитые, закрытые
Отцовские глаза!
Обелиски гордые,
Горькие кресты…
Зачем ты снишься, кладбище,
За что мне снишься ты!
И я, людскому горю
Открывшись до конца
Хожу, ищу могилу
Погибшего отца.
Это будет ещё нескоро, а пока мы сидим с Ингой, и я повторяю, как заклинание:
– Да, ещё есть надежда!
Лето – долгое и тёплое, какое бывает лишь в детстве.
Спускаюсь во двор, Инга сидит на нижних ступеньках лестницы.
– Пойдём к тебе!
– Ко мне нельзя, пойдём или на улицу. К маме пришёл друг.
И это откровение. Конечно, Ингина мама получила «похоронку», но разве любовь может умереть? Разве сможет кто-нибудь заменить маме моего отца?
У меня от этой мысли становится холодно под ложечкой.
А вот Ингина мама приносит книгу «Юность короля Генриха IV». Мы читаем её по очереди, когда никого нет дома.
Это настоящее откровение. Вот что такое любовь, оказывается! Вот какая она без покрывал. Словно знак из взрослой жизни – расти, девочка, живи не умом, а сердцем, всё у тебя ещё будет!
Я перебираю свои осколки, переставляю их, большие и поменьше.
Третий класс. Уже тогда общая масса девочек разделилась, и рядом оказался тот самый ближний круг, который существует до сих пор, даже если не видимся годами.
В первый школьный день новенькая девочка откинула крышку парты, когда я проходила мимо:
– Садись со мной, хочешь? Меня зовут Римма.
Она была крепенькая, длинные косы в руку толщиной, самые красивые в классе.
Её отца перевели из дальнего района секретарём райкома. Держался просто, я его не боялась, не то, что дядю Колю или Стукалова-старшего. Он долго носил военную форму с новенькими блестящими сапогами. Рука у него после ранения лежала на перевязи в чёрной косынке. Им дали комнату напротив нашей школы.
