– Света, выйди! Посмотри, что я умею.
Он ходил на руках, делал колесо, пережидал очередного читателя и снова устраивал цирк.
А как-то зашёл в крошечный закуток библиотеки и сказал серьёзно, без клоунады:
– Светлана, я должен тебе сказать что-то очень важное.
Я насторожилась – сейчас будет объяснение в любви. При всём нашем монастырском воспитании я чувствовала это каждой своей клеточкой, неистребимым женским инстинктом.
– Хорошо. Только выйди, я закрою дверь.
Заперла дверь, дрянь такая, выглянула в окошко. Алика не было. И никогда больше не было, до конца смены, и вообще в жизни.
Я сказала себе – так тебе и надо! Было стыдно даже тогда…
Мальчик, в которого я влюблена, тоже остаётся на третью смену. Почему я влюбилась именно в него, не могу понять, давно не могу понять. Но тогда!
Почему я не влюбилась в Лёву, с которым мы проработали месяц бок о бок, понимая друг друга с полуслова?
С Мальчиком и двух слов не сказали за всю смену. На волейболе у реки он всегда пасовал мяч мне, а я ему? У него не было двух фаланг пальцев на левой руке, и я придумала ему партизанское прошлое?
Он знал, конечно, что я в него влюблена, у меня всё было написано на лице, со сносками и примечаниями! Он даже не смотрел в мою сторону. На что было смотреть, косички-бантики… Это Лёва успел меня разглядеть. Он так и сказал однажды, не помню, по какому поводу:
– Светланка, ты – человек.
Ну, почему я не в него влюбилась!
На мостках, уходящих в реку, Мальчик стирал брюки. Разложил на досках и тёр ладонью.
– Разве так стирают? – смеюсь я, удивляясь собственной смелости. – Давай, выстираю и выглажу, и рубашку тоже.
– Мне нужно к вечеру.
– Я успею, досушу утюгом.
Вечером отдала ему брюки с тугими стрелками и отутюженную рубашку.
– Спасибо.
Через долгие годы мы приехали с другом в Таганрог отпраздновать мой день рождения, и случайно встретили Мальчика.
– У тебя день рождения? Поздравляю! Сколько же тебе лет?
– Девятнадцать.
– Какой прекрасный возраст!
Больше мы с ним никогда не разговаривали. Только толстая тетрадка стихов. Там были строчки:
Счастья в первой любви не бывает,
Но боюсь, что не будет второй.
Надо было влюбиться в Лёву! В третью смену мы уже не работали вместе, его «повысили» и он стал вожатым у старших мальчиков. Как они смотрели на него, как слушались!
Через много лет мы заехали с мужем в Ростов по дороге на юг. Был прямой эфир на телевиденье, и муж сказал:
– Зайдём потом к Лёве, он живёт возле телецентра.
– Откуда ты его знаешь?
– Здрасте! Ты-то откуда его знаешь? Я с ним просидел половину школы за одной партой, и ходил в шахматный кружок, и поступал на Физмат в Университет. Только я уехал в Радиотехнический, а он остался.
– С ума сойти, как всё переплелось. А я у него была помвожатой в лагере.
Щедрый ростовский стол, красивая жена, уютная квартира. И Лёва тот же, обаятельная улыбка, сияющие глаза.
Действительно, как переплетено всё в жизни! Потянешь за ниточку, и разматывается, разматывается клубок…
На открытие лагеря я читала какие-то странные стихи, наверно, дала библиотекарь, она отвечала и за художественную самодеятельность.
Вас не постигнет жизненная драма,
Вам так легко исполнить свой каприз,
А у меня больная мама,
Она умрёт!
Подайте, мисс…
Если не ошибаюсь, это Вертинский. Как он попал в пионерский лагерь, да ещё в качестве стихов?
Наверно, мне было очень близко это отчаянье, когда мама больна, а ты ничего, ну, ничего не можешь сделать… Плакали все, от директора до повара. А потом поставили отрывки из «Молодой гвардии», и я играла Валю Борц.
