. Бросив взгляд на комод и убедившись, что вино еще осталось, Нейт вдруг почувствовал, как что-то легонько коснулось его ноги под коленной чашечкой.
Элайза с притворным смущением убрала руку.
Резко, словно охваченный вдруг маниакальным желанием ознакомиться с содержимым книжного шкафа, Нейт вскочил со стула. Борхес, Босуэлл, Булгаков. Он пробежал пальцем по корешкам, большинство которых были помечены желтыми стикерами «б/у» из брауновского магазина.
Осмелившись наконец поднять голову и старательно избегая той части комнаты, в которой находилась Элайза, Нейт увидел в ведущем на кухню дверном проеме силуэт Ханны. Она была в голубом топе и узкой юбке. «А фигурка и впрямь изящная», – подумал он. Ханна несла горку посуды и как раз в этот момент обернулась, отвечая кому-то. Обернулась и рассмеялась – по-настоящему, искренне, во весь рот.
Посмеявшись, Ханна поймала его взгляд и улыбнулась – дружелюбно, естественно, без потайного смысла. Нейт подумал, что другой такой улыбки он сегодня, наверно, не увидит. Интересно, она с кем-нибудь встречается?
Нейт не всегда был тем, кого женщины называют кретином. Популярность, способную вдохновить столь враждебные чувства, он приобрел лишь недавно.
Раньше, когда Нейт еще только взрослел, его считали «милым». В классах повышенной трудности он был вундеркиндом, звездой дебатов и начинающим песенником, чье посвящение Мадонне для математической недели – «Как Косинус (Решенный в Самый Первый Раз)» – прозвучало, к несчастью, на всю школу. Выступая за разные футбольные и бейсбольные команды с десятого класса (пусть даже школа и была еврейской дневной), он так и не заслужил репутацию спортсмена. Нельзя сказать, что девушки его чурались. Они обращались к нему за помощью, когда требовалось что-то написать или рассчитать, и даже просили совета в разрешении проблем личного свойства. Они флиртовали с ним, когда хотели поднять его самооценку, а потом рассказывали, что сходят с ума по Тодду, Майку или Скотту.
В ту пору ничего особенного он собой не представлял. Темноволосый, худой, с бледной впалой грудью, из-за которой, как ему казалось, он выглядел малодушным и трусоватым, как будто постоянно съеживался. Он не был унизительно маленьким, но и внушительным ростом тоже не выделялся. Руки, брови, нос и кадык были как будто рассчитаны на кого-то другого, гораздо крупнее. Из-за этого он, даже в старших классах, цеплялся за надежду, что еще, может быть, подрастет на пару дюймов, подтянется поближе к шести футам. А тем временем реальные показатели не добавляли баллов к наличествующему набору персональных чар.
Том, Майк и Скотт играли вместе с ним в футбольных и бейсбольных командах. Самой большой популярностью в их классе пользовался Скотт. Высокий, широкоплечий, в равной степени грубый и самоуверенный, он являл собой тот тип, представители которого воспринимают интеллект не только как нечто второстепенное и неуместное, но и отчасти нелепое, как любопытный, хотя и не особенно занимательный талант, вроде умения кататься на моноцикле. Тодд, Майк и Скотт не были, строго говоря, друзьями Нейта – по крайней мере, в смысле равенства, – но считали его забавным. Они тоже полагались на его помощь, когда требовалось что-то посчитать. (Тодд и Майк до финиша все-таки дошли, а вот Скотта остановила тригонометрия.) Нейт бывал у них на вечеринках. Пил с ними. По школе ходили шутки, мол, как прикольно было, когда Нейт, бард математического класса, со средним баллом 4, наклюкался…
