И вот небольшой мужичок средних лет, наделенный чертами приметного человека, с густой шевелюрой и суетливым в использовании языком тела, пружиной запрыгнул на почтовые и отправился раньше остальных циркачей в город на следующее выступление. Осуществление столь необычной по своей природе выходки вытекало из обстоятельств, которых Жорж – как и в случае с именем – никак не хотел раскрывать. Вынужден принести искренние извинения, о искушенный литературой, но, в отличии от таинства фамилии, обнажать деталь приезда на данном этапе будет совершенно неправильно и может сбить с толку абсолютно любого. Впрочем, невыносимо глупо скрывать, что одна из причин крылась в непереносимости к месту, где Эдвардс выступал уже значительное количество лет.
Заблаговременно узнав о следующем городе, где труппа собирается давать представление, Жорж серьезно озаботился вопросом поиска жилья на ближайшие две недели. Спустя целые кипы бумаг и множественных проволочек – не обошлось и без гневного письма городскому голове! – ему предварительно удалось договориться о небольшом номере в гостинице «Долина Осени», внезапно освободившемся благодаря тому, что у заселявшего ее человека удачно умер кто-то из дальних родственников, и он, скоро собравшись, уехал в другой город в надежде на получение солидной доли наследства.
Уже издалека, только подъезжая после утомительного пути, Эдвардс ощутил на себе ни с чем несравнимое влияние рядом расположенной ярмарки. Из глубины городишка доносился звон воскресных колоколов вперемешку с радушными криками, а воздух, казалось, наполнился различным постукиванием и потрескиванием. Слегка выглядывая из-за крыш домов, виднелись ярко одетые ходуны, повсюду развевались различные цветастые флаги, батистовые, шелковые и узорчатые платки, будто собирающиеся накрыть собой весь город с его жителями. Каждый закоулок пропитался запахом еды, а алкоголь лужами перекрывал улицы.
Извозчик медленно подъехал к обветшалой станции и легким рывком остановил лошадей аккурат напротив входной двери. Эдвардс сошел на землю и жестом изобразил словно снимает в знак признательности широкополую шляпу, а после необычного действа щедро наградил извозчика дополнительным рублем. Озадачившись невнятной выходкой, которая к тому же, привела к его собственной выгоде, мужчина на козлах ничего не ответил и лишь слегка проехал вперед, заняв приятное местечко в тени ветвистого дуба. Впрочем, этого клоун видеть уже не мог, так как моментально направился к дверям станции и, предварительно в них постучавшись, растворился в массивном прямоугольном проеме.
– Милости просим, господин! – крикнул важный, как разжиревший банкир, но с кошачьими приемами уточенного дипломата, мужичок, вальяжно расположившийся в кресле за массивным столом. Вся площадь его была захламлена мусором, казалось, явно не имевшим – или трудно представить каким образом имевшим – непосредственного отношения к работе смотрителя станции. Конечно, не обошлось и без побелевшего по краям широких листьев фикуса. Видно было, что ярмарочный шум заметно сказался на восприятии громкости мужчиной, так как говорил он с чувством заметного преодоления, явно пытаясь кого-то перекричать. – Да вы, должно быть, Мосье Жорж! – неожиданно прибавил грузный смотритель и, задевая добродетелью стол, лихо поднялся из кожаного кресла.
– Он самый, – не желая того, слегка высокомерно подтвердил Эдвардс. – А вы откуда меня знаете? – в говоре клоуна отчетливо прослеживался легкий акцент прошлой жизни, не всегда улавливаемый собеседниками в силу чистоты и безупречности русского языка.
