Минотавр - страница 20

– Ты ошибаешься, – поспешно перебил ее Г. Р. – Ты просто не сможешь сидеть на заднем сиденье, потому что в «Ягуаре» его просто нет, там всего два места, и оба спереди, потому что это спортивная модель.

– Ну тогда это совсем другое дело, – сказала девушка. – Спортивный «Ягуар»… что ж… будем считать предложение открытым, с твоего позволения. Я подумаю. А теперь я пошла. Не переживай… и не сердись, я уже давно опаздываю. Пока.

И она протянула ему руку.

Когда она ушла, Г. Р. поцеловал ладонь, которой только что касалась ее рука, и почувствовал, что он совершенно счастлив.

И он вернулся в свой интернат. И стал писать Теа письма. Каждый день. Он просил прощения за свою назойливость и за свою глупость, за свои плохие манеры и за неуместную серьезность, равно как и за столь же неуместное бахвальство. «Я имею в виду, Tea, всю эту болтовню о “Ягуаре”. Нет, я тебе не врал, он действительно у меня будет. Но я выглядел, боюсь, просто напыщенным болваном, и мне очень стыдно. И я снова, как тогда на вечеринке у Н., чувствую себя полным идиотом». И он просил ее об одном лишь – чтобы она не прекращала с ним переписки и чтобы они встретились снова после окончания учебы на том же месте – в кафе напротив ее парадной, там, где он прожил самые счастливые пятнадцать минут своей жизни.

Tea отвечала ему. Примерно раз в десять дней он получал от нее письмо, в котором она просила его не относиться к его вымышленным прегрешениям слишком строго; он ничем не хуже, чем все остальные. В последнем письме, полученном Г. Р., она просила его не писать ей до окончания выпускных экзаменов, ибо у нее не будет времени на переписку. Но в утешение сообщала, что согласна встретиться с ним после получения аттестата… выпить с ним в том же кафе вторую чашку шоколада.

Г. Р. повиновался. Больше он ей не писал, как она и просила. Но все равно чувствовал себя счастливым – ведь так или иначе, он добился своего. Она обещала ему встретиться снова. Это было достижением… почти победой. А пока… пока он поставил перед собой новую цель, чтобы окончательно сразить Teа. Он дал себе слово получить аттестат с самыми высокими оценками. Это произведет на нее впечатление… не может не произвести.

И он набросился на учебу, не жалея себя. По вечерам, едва не падая с ног от усталости, он успевал все-таки немножко поговорить с ней. Он лежал, натянув одеяло на голову, и вызывал ее образ. Вот она. Конечно, она тут же начинала подтрунивать над ним, но рано или поздно признавала всю серьезность той любви, о которой он не уставал ей говорить; время от времени она позволяла ему даже погладить ее по щеке. И тогда он медленно проводил ладонью по ее лицу – от виска к щеке, и пальцами, самыми кончиками, осторожно, как слепой, бережно касался ее рта, втайне надеясь, что она разомкнет губы и прикусит его пальцы своими зубами. Но поскольку она этого не делала, он довольствовался ощущением мягкого тепла, исходившего от ее губ, ощущением, от которого пальцы его начинали дрожать.

Он приходил в возбуждение и мучительно онанировал, но при этом перед своим мысленным взором всегда видел не Teа, а обнаженное тело матери. Образ Teа он охранял от своей похоти. Она должна была, даже в его нечистых мыслях, пребывать в чистоте… до тех пор, пока не пробьет и ее час.

Г. Р. получил блестящий аттестат. И отец, просмотрев его с нескрываемым удовольствием и гордостью, похлопал его по плечу, сказав, что полностью удовлетворен. И раз так, Г. Р. заслуживает награды. Сначала, сказал он, такой наградой должен был послужить спортивный «Мерседес» или «Ягуар» – на выбор. Но теперь он готов к тому, чтобы подарить сыну любую машину. Любую. И они, отец и сын, рука об руку отправились в автомобильный салон, самый дорогой, и Г. Р. остановил свой выбор на темно-вишневой «Ламборгини» – прекрасной, спортивной, самого последнего выпуска машине с низкой посадкой, широкими колесами, больше похожей на самолет и развивавшей скорость до двухсот восьмидесяти километров в час.