Через месяца с небольшим Генрих, все-же пересилив себя, постучался в дверь к художественному руководителю.
Алина Петровна была чем-то занята, говоря по телефону, но, увидев Генриха, попросила его подождать. Через пять минут артист уже сидел напротив своего режиссера на том же стуле, что и в первый раз. Только чая не было. Да и пес с ним, с чаем!
– Здравствуй, Генрих! Рада, что зашел! Давно не виделись! – немного вальяжно произнесла Алина Петровна, хотя виделись они часа два тому назад, в столовой, и она даже сделала комплимент Генриху, что тот постройнел и стал лучше выглядеть, что в общем, и послужило Генриху первым шагом в этот кабинет.
– Приветствую вас, Алина Петровна!
Больше Генрих не знал что сказать… Он подумал, что Алина Петровна сама всё поймет.
Повисла пауза…
– Ты мне что-то хотел рассказать, Генрих?
– Ну вот, очищаюсь помаленьку, -Генрих стал мямлить. Ему показалось не скромно выпячивать себя напоказ.
– От чего очищаешься? – не поняла Алина Петровна.
– Ну… от всего… йогой занимаюсь, чакры чищу… Пить вот бросил…
– Молодец, молодец, Генрих! – Алина Петровна не поняла, в какую сторону тянет логическую линию этот странный высокий рыжеватый актер, но на всякий случай похвалила.– И что?
– Ну как что? – Генрих улыбнулся, и сказал на полтона ниже, как-будто кабинет прослушивали, – Я готов!
– К чему готов?!
– Ну как к чему?! Готов к труду и обороне! – он хихикнул, но, увидев, что худруку как-то не смешно, резко замолк. Что-то я, наверное, не то делаю! – подумалось Генриху. Краска залила ему лицо. Он чуть съёжился, как ноябрьский листик. Ему стало неудобно. Дыхание участилось.
– Генрих, вы пьяны?
– Да что вы, Алина Петровна, я же бросил!
Алина Петровна наклонилась чуть вперед и долго смотрела Генриху в глаза.
– Рассказывай! – жестко и сухо после паузы сказала она, откинувшись на спинку кресла.
Генрих не понял.
– Простите, Алина Петровна, что?
– Что что?
– Да я не понял, что рассказывать-то?
– Что хотел рассказать, то и рассказывай!
– А что я хотел рассказать?!
– Откуда я знаю, что ты хотел рассказать?! Что хотел, то и рассказывай!
– Но я ничего не хотел рассказать!!!
Алина Петровна сняла с носа очки в золотой оправе и, глядя внимательно на Генриха, стала медленно протирать их платочком. Внезапно взгляд ее потеплел, она закивала чуть головой, словно о чем-то догадалась, одела очки и улыбнулась.
Уууух… У Генриха отлегло от сердца… Он уже совсем не понимал, что происходит, о чем его спрашивают и куда ему деваться…
– Я понимаю, это нелегко. Нелегко говорить о коллегах, с которыми играешь на сцене, которых знаешь, которых любишь и уважаешь…
– Что говорить?
– Что они говорят.
– Но они много что говорят!
– Ну вот на днях что говорили?!
– Кто?!
– Ну кто-кто?! Сугробов, например!
Генрих даже не был расстерян. Ему казалось, что он где-то внутри ненаписанной пьесы Бэккета… Но надо, так надо.
– Ну, Сугробов говорил про мебель. Там стенка и диван вроде. На дачу покупал. Говорил, что рабочие, когда заносили в дверь диван, краску на проеме ободрали и столик задели. И кувшинчик со столика упал, но не разбился. И еще кота испугали. Он весь вечер после этого на чердаке сидел и линял. И мяукал громко…
– Да при чем тут кот! Что еще Сугробов говорил?
– Ну, еще ругался страшно!
– Ну вот! Вот! Наконец-то! И как он ругался? Что именно говорил?
– Говорил, вот подонки, пришли, холода напустили, кувшин уронили, проем испоганили, кота испугали! И еще матом много!
