Монахи подняли приора, и Годвин повел их через двор в собор. «Дайте дорогу!» – кричал он. Настоятеля пронесли по нефу в алтарную часть, святая святых храма. Годвин велел монахам положить приора перед главным алтарем. Мокрая одежда четко обрисовывала бедра и лодыжки Антония, настолько изуродованные, что лишь до пояса приор выглядел обыкновенным человеком.
Не прошло и нескольких мгновений, как все братья собрались вокруг настоятеля. Годвин забрал мощи святого со спины графа Роланда и поместил их подле ног Антония. Иосиф положил на грудь приору украшенное драгоценными камнями распятие и сомкнул его пальцы на кресте.
Мать Сесилия встала на колени, отерла лицо приора тряпочкой, смоченной каким-то успокоительным настоем, и обратилась к Иосифу:
– Кажется, сломано много костей. Может, позвать цирюльника Мэтью?
Иосиф молча покачал головой.
Годвин порадовался. Цирюльник опять осквернил бы своими действиями святые мощи. Лучше довериться попечению Божьему.
Брат Карл совершил соборование и вместе с монахами запел гимн.
Ризничий не знал, на что надеяться. Уже несколько лет он ожидал конца правления Антония, но за последний час убедился в том, что на смену власти дяди может прийти совместное правление Карла и Симеона. Они были наперсниками приора – значит, окажутся ничем не лучше его самого.
Вдруг он разглядел в толпе цирюльника. Тот из-за плеч братии изучал взглядом нижнюю часть тела Антония. Возмущенный Годвин уже намеревался приказать Мэтью покинуть собор, но цирюльник едва заметно покачал головой и удалился.
Настоятель открыл глаза.
– Восславим Господа! – воскликнул брат Иосиф.
Приор силился что-то сказать. Мать Сесилия, по-прежнему стоявшая рядом на коленях, наклонилась к нему. Губы Антония зашевелились. Годвин пожалел, что ничего не слышит. Спустя мгновение настоятель умолк.
Мать Сесилия потрясенно спросила:
– Неужели это правда?
Все вытаращили глаза.
– Что он сказал, мать Сесилия? – справился Годвин.
Настоятельница не ответила.
Глаза Антония закрылись, и что-то в его облике внезапно изменилось. Он замер.
Годвин нагнулся над телом. Вроде бы не дышит. Ризничий положил руку на грудь настоятелю, но не ощутил сердцебиения, схватил за запястье, тщетно пытаясь уловить признаки жизни, потом выпрямился и провозгласил:
– Приор Антоний покинул сей мир. Да благословит Господь его душу и да вселит в свои святые обители.
– Аминь, – хором откликнулись монахи.
«Теперь точно будут выборы», – подумал Годвин.
