Гвенда знала, что Иисус велит не грешить, иначе ей суждено угодить в лапы демонов, но люди пугали ее пуще демонов. Если не удастся стащить кошель сэра Джеральда, отец ее высечет. Хуже того, всему семейству придется питаться одним желудевым супом. Гвенда с Филемоном будут голодать недели напролет. Грудь у мамаши высохнет, младенец умрет, как и последние двое до него. Отец исчезнет на много дней и вернется разве что с тощей цаплей или с парой белок. Чем голодать, уж лучше пусть высекут, от голода муки намного дольше.
Воровать Гвенду научили рано: то яблоко с лотка, то свежее яйцо из-под соседской курицы, то нож, беспечно кинутый на стол пьяницей в таверне, – но красть деньги – совсем другое дело. Если ее поймают за кражей у сэра Джеральда, без толку будет рыдать и надеяться, что проказницу просто пожурят, как случилось, когда она стянула пару чудесных кожаных башмаков у одной добросердечной монахини. Срезать кошель у рыцаря уже не ребяческая шалость, а настоящее взрослое преступление, и накажут воришку как следует.
Гвенда старалась не думать о плохом. Она маленькая, юркая и шустрая, срежет кошель незаметно, точно призрак, если, конечно, справится с дрожью в руках.
Просторный собор кишел собравшимся народом. В боковых приделах монахи с накинутыми на головы капюшонами держали факелы, мерцавшие тревожным красным пламенем. Стройные ряды колонн тянулись вдаль и тонули во мраке. Гвенда держалась поближе к сэру Джеральду, а толпа напирала вперед, к алтарю. Рыжебородый рыцарь и его худая жена девочку не замечали, да и сыновья рыцаря уделяли ей не больше внимания, чем каменным стенам собора. Семейство Гвенды отстало, девочка потеряла их из виду.
Центральный проход быстро заполнялся. Гвенда никогда не видела столько людей в одном месте: их было даже больше, чем на лужайке перед собором в рыночный день. Знакомые весело здоровались, чувствуя себя в безопасности от злых духов в этом святом храме, и разговоры становились все громче.
Но раскатился звон колокола, и шум мгновенно стих.
Сэр Джеральд встал возле семьи горожан в плащах из тонкого сукна; должно быть, это были богатые торговцы шерстью. Рядом с сэром Джеральдом оказалась девочка лет десяти, и Гвенда пристроилась позади нее. Она норовила держаться неприметно, но, к ее смятению, девочка посмотрела на нее и ласково улыбнулась, словно уверяя, что бояться нечего.
Монахи по очереди потушили все факелы, и огромный собор полностью погрузился во мрак.
Гвенда спросила себя, вспомнит ли ее потом эта девочка. Ведь она не просто мельком глянула и перевела взгляд, как бывает чаще всего; нет, она заметила Гвенду, выделила среди толпы, поняла, что ей не по себе, и дружески улыбнулась. Впрочем, в соборе наверняка сотни детей. Невозможно как следует запомнить лицо, увиденное в неярком свете… Или все-таки возможно? Гвенда постаралась отогнать беспокойство.
Невидимая в темноте, она шагнула вперед и беззвучно проскользнула между рыцарем и богатой девочкой, ощутив мягкое сукно плаща девочки с одной стороны и более грубое полотно старой накидки рыцаря – с другой. Теперь ничто не мешало ей срезать кошель.
Она сунула руку за пазуху и вытащила нож из деревянных ножен.
Тишину прорезал жуткий вопль. Гвенда ждала этого – мама рассказывала, какой будет служба, – но все равно ужасно перепугалась. Вопль прозвучал так, будто кого-то пытали.
Затем раздался резкий стук, словно били в жестяную тарелку, потом послышались рыдания, безумный хохот, вострубил охотничий рог, что-то загрохотало, загомонили на разные голоса животные, с дребезгом прозвонил треснувший колокол. В толпе заплакал ребенок, плач подхватили другие дети. Кто-то из взрослых негромко, осторожно хохотнул. Все знали, что шум издают монахи, но суматоха получилась знатная.
