Керис поняла по тону, что новости окажутся плохими. Отец, должно быть, решил так же.
– Звучит как-то зловеще.
– Наши обороты в последние годы сокращаются, – продолжал Буонавентура. – С каждым годом моя семья продает все меньше сукна, каждый год мы покупаем в Англии все меньше шерсти.
– В торговле всегда так, – ответил Эдмунд. – Вверх, потом вниз, и никто не знает почему.
– Но теперь вмешался ваш король.
Он не преувеличивал. Король Эдуард оценил, сколько денег можно зарабатывать на шерсти, и решил, что львиная доля доходов от этой торговли полагается короне. Он ввел новый налог – фунт за мешок шерсти. Обычный мешок весил триста шестьдесят четыре мерных фунта и продавался в среднем за четыре фунта; дополнительный налог отбирал четверть цены, и это было немало, мягко говоря.
– Хуже того, он распорядился затруднить вывоз шерсти из Англии, – прибавил Кароли. – Мне пришлось изрядно потратиться на подкуп.
– Запрет на вывоз скоро будет снят, – откликнулся Эдмунд. – Торговцы Шерстяной компании Лондона ведут переговоры с королевскими чиновниками…
– Надеюсь, вы правы. Но в нынешних обстоятельствах моя семья полагает, что нет смысла посещать сразу две шерстяные ярмарки в одной части страны.
– Они совершенно правы! Оставайтесь здесь и забудьте про Ширинг.
Город Ширинг располагался от Кингсбриджа в двух днях пути. Он не уступал соседу размерами, не имел ни собора, ни монастыря, зато мог похвастаться замком шерифа и судом графства. Раз в год там проводилась шерстяная ярмарка, которая соперничала с кингсбриджской.
– Боюсь, здесь скудный выбор шерсти. Понимаете, кингсбриджская ярмарка, судя по всему, угасает. Все больше торговцев перебираются в Ширинг. На тамошней ярмарке куда больше разнообразного товара.
Керис расстроилась, поскольку понимала, что для отца такой исход может стать гибельным.
– А почему торговцы предпочитают Ширинг? – спросила девушка.
Буонавентура пожал плечами.
– Тамошняя торговая гильдия благоустроила ярмарку. Теперь нет очередей на въезд перед городскими воротами, можно брать взаймы лотки и палатки, есть здание, где можно торговать, когда идет дождь, как сейчас…
– Мы тоже можем все это обеспечить, – сказала Керис.
Отец фыркнул.
– Если бы.
– Почему нет, папа?
– Ширинг – независимый боро с королевской хартией. Их торговая гильдия обладает властью действовать на благо суконщиков, удовлетворять нужды. А Кингсбридж принадлежит аббатству…
– Во славу Божью, – вставила Петранилла.
– Разумеется, – отозвался Эдмунд. – Наша приходская гильдия ничего не может сделать без разрешения аббатства, а настоятели обычно осторожничают и бережливы до скупости. Мой брат отнюдь не исключение. В итоге едва ли не любые предложения отвергаются.
Буонавентура продолжил:
– Ради многолетних связей моей семьи с вами, Эдмунд, а до вас с вашим отцом, мы приезжали в Кингсбридж, но в трудные времена мы не можем позволить себе жить чувствами.
– Ради этих многолетних связей позвольте попросить вас о небольшом одолжении, – ответил Эдмунд. – Повремените с окончательным решением. Не идите на поводу у предубеждений.
«Умно», – подумала Керис. Девушка не уставала поражаться тому, как ловко отец ведет переговоры. Эдмунд не стал спорить с Кароли, не пытался уговорить того передумать, иначе флорентиец наверняка бы уперся. На предложение не принимать окончательного решения согласиться куда проще. Это согласие никого ни к чему не обязывает, но оставляет толику надежды.
