«А в тот момент, – писал позднее Гарп, – я решил, что слово „джап“ означает, что у меня больше нет уха».
– Звать его мамашу нет смысла, – сказал Стюарт жене. – Просто отведи его в изолятор. Она же медсестра, верно? Она лучше знает, что надо делать.
Что надо делать, Дженни действительно знала.
– Вам бы надо привести сюда собаку, – сказала она Мидж, тщательно промывая то, что осталось от уха Гарпа.
– Бонкерса? – спросила Мидж.
– Приведите его сюда, – сказала Дженни. – Я сделаю ему укол.
– Инъекцию? – спросила Мидж и засмеялась. – Вы хотите сказать, что после вашего укола он больше никого кусать не будет?
– Нет, – спокойно ответила Дженни. – Я хочу сказать, что таким образом вы можете сэкономить на ветеринаре. Я имела в виду укол, после которого пес сдохнет. Существуют такие инъекции, знаете ли. И тогда он уж точно больше никого не укусит.
«Вот так, – писал позднее Гарп, – и начались наши „Персидские“ войны. Для моей матери, как мне кажется, они носили классовый характер; впрочем, как она заявляла впоследствии, все войны – так или иначе классовые. Ну а я просто четко усвоил, что Бонкерса следует опасаться. Да и всех остальных Перси тоже».
Стюарт Перси направил Дженни Филдз меморандум, напечатанный на официальном бланке Стиринг-скул. «Я не могу поверить, – писал он, – что вы действительно хотите усыпить Бонкерса!»
– Можем поспорить на вашу жирную задницу, что именно этого я и хочу, – ответила ему Дженни по телефону. – Или пусть он, по крайней мере, отныне и навсегда сидит на привязи.
– Какой же смысл держать собаку и не позволять ей побегать на свободе? – заметил Стюарт.
– Тогда усыпите его, – сказала Дженни.
– Бонкерс уже получил все необходимые инъекции, но все равно – спасибо за предложение, – сказал Стюарт. – Бонкерс ведь очень добрый, право! И только если его раздразнить…
«По всей видимости, – писал позднее Гарп, – наш Жирный Стью полагал, что Бонкерса „раздразнила“ моя „японистость“».
– А что такое «хороший вкус»? – спросил через некоторое время у Дженни маленький Гарп.
В изоляторе, где доктор Пелл как раз зашивал ему ухо, Дженни напомнила доктору, что Гарпу недавно уже делали укол от столбняка, и повернулась к сыну.
– Хороший вкус? – переспросила она, внимательно на него глядя.
Надо сказать, что искалеченное ухо вынудило Гарпа отныне постоянно носить длинные волосы, а он эту прическу не любил и часто жаловался на свои «патлы».
– Ну да, Жирный Стью сказал, что у Бонкерса хороший вкус, – повторил Гарп.
– И потому, значит, он и укусил тебя? – уточнила Дженни.
– Наверное, – сказал Гарп. – Так что это значит?
Дженни прекрасно знала что. Но ответила:
– Это значит, что Бонкерс, видимо, понимал, что ты самый вкусный мальчик из всей вашей компании.
– А я вправду вкусный? – спросил Гарп.
– Конечно, – уверенно ответила Дженни.
– А Бонкерсу откуда это известно?
– Вот этого я не знаю, – призналась Дженни.
– А что такое «джап»? – спросил Гарп.
– Это Жирный Стью тебя так называл? – спросила его Дженни.
– Нет, – ответил Гарп. – Думаю, он сказал это про мое ухо.
– А, ну конечно про твое ухо! – согласилась Дженни. – Это просто значит, что ушки у тебя особенные.
Однако она уже всерьез подумывала, не сказать ли сыну прямо сейчас, чтó она думает об этих Перси, или же он, будучи достаточно похож на нее, сумеет сам во всем разобраться некоторое время спустя и дать выход своему гневу не без выгоды для себя, ибо, во-первых, приобретет ни с чем не сравнимый опыт, а во-вторых, это может произойти в более важный момент его жизни. Возможно, думала она, лучше приберечь свои размышления до той поры, когда Гарп сможет ими воспользоваться. Дженни всегда считала, что впереди их ждет еще немало сражений, и куда более крупных.
