Мир искусства в доме на Потемкинской - страница 11

Против нас на даче, где семья инженера питается нашим Трефом, лежит в одной из комнат труп известного музыкального критика, родственника несчастной семьи инженера, готовящейся к тому же, если их не спасет эвакуация на грузовиках...

„Голод... Голод... Голод...“ Я когда-то ставил эту картину в 1921 году. В Москве. Приехали на голодный пункт. Снимали умирающих. Жутко... Но голод 20–21-го годов – это сказочное обжорство сравнительно с ужасом погибающего Ленинграда.

Говорят, спасение близко. Вот-вот прорвется кольцо, сжимающее город, как удав свою жертву, в смертельных объятиях. Но время идет... Ждали в декабре. Но прошел уже январь. И последняя надежда на спасение для немногих оставшихся живыми – февраль. А если и она сорвется? В марте мне будет очень трудно, а в апреле, может быть, совсем плохо. Но теперь не живут даже неделями, а только днями.

Возможно ли укорять человека, спасающегося при гибели корабля, что он раньше другого занял место в лодке или на плоту, когда его близкий сосед не успел вскарабкаться и начинает, быть может, тонуть? Так было и с нами, когда вокруг нас разбушевалась стихия с невиданной силой... Я при нашем кораблекрушении остался за бортом спасательной лодки и теперь плыву по течению, ожидая неизбежного конца. Мыслям о приближающейся смерти – или от голода, или от бомбы, или от весенних эпидемий – надо что-нибудь противопоставить».

В эти страшные для всех дни Владимир Ростиславович слагает единственное дошедшее до нас стихотворение:

Через четверть века после кончины Владимира Ростиславовича мне удалось напечатать о нем небольшую статью в «Вечернем Ленинграде», а потом выступить в «Пятом колесе», передаче на ленинградском телевидении. Писал и говорил я о печальной участи людей нескольких последних поколений: говорить не то, что думаешь, и думать не так, как тебя заставляют. Первому, в частности, учил меня Гардин, второе же подсказывала жизнь.

Возможно, из-за этого и не сохранились в моей памяти политические высказывания, оценки, анекдоты, слышанные от дяди Володи, у которого в детстве я дневал и ночевал, а после ареста отца и жил долгое время.

Собственно говоря, Владимир Ростиславович в ряде случаев характеризовал двуличие как необходимость выполнения правила: «С волками жить – по волчьи выть». Но чтобы самому не стать волком, он стремился считать волчий вой исполнением неприятной роли в неинтересной пьесе. Утешая меня, семнадцатилетнего, после отказа в приеме документов для поступления в Мореходное училище из-за политической судимости отца, он говорил:

– Наш великий вождь учит, что политика партии должна быть настолько гибкой, чтобы обойти все и всякие подводные камни на пути к поставленной цели. И партия успешно выполняет разработанное еще святым орденом иезуитов правило: «Цель оправдывает средства». Поэтому Вы вполне можете достигнуть поставленной цели стать моряком, применив простейшее средство: не вписывать в анкету сведения о судимости отца по статье 58 и делать во время бесед вид, что Вы об этом ничего не знаете. Пусть это будет Вашей ролью для достижения цели по методу того, чьи ученики и последователи не дают этого достигнуть.