– Такое ощущение, будто вы с Никитой и не живые совсем.
Грустно улыбнулся.
– Внешне ещё живые, но внутри – уже нет, – как бы про себя проговорил я. – Давно умерли с кем-то близким…
– Глупости всё это. Живые вы. Просто накручиваете себя сильно. Наказываете за то, что не в силах исправить. Но, знаешь, что я тебе скажу? Никому от этого лучше не будет. Мы все потеряли слишком много, чтобы просто жить дальше, но это не повод, чтобы отдаваться течению. Нужно вести свою лодку: к берегу или горизонту – но вести самому.
За окном тихо покачивались налитые жизненным соком кленовые листья.
– Какой смысл? Мы все умрём когда-нибудь. Люди совершили столько ошибок… и на этот раз уже ничего не вернётся, – я несколько секунд молчал, а затем тихо повторил: – Ничего уже не вернуть. Ничего.
Женя резко встала.
– Дураки вы, – и пошла к двери.
– А ты что думаешь? – спросил я. Женя была уже у самой двери. Она остановилась, не поворачиваясь. – Не о жизни, а что Паша хочет. Насчёт этого «возрождения», и прочего.
– Я, конечно, боюсь, но Паша прав: нужно ехать. Нужно попытаться. Да, здесь мы проживём ещё какое-то время, потом можно переехать в другое место, а потом снова, и снова… а смысл? Смысл всего этого?..
– А если там ничего не будет? Вдруг это место – пустышка? И что мы зря ехали? – я всё так же смотрел в окно. Через дорогу медленно брёл восставший. Он слегка ударился о корпус стоящей машины и отскочил назад, а затем развернулся и побрёл в другую сторону, откуда пришёл. Вдалеке пробежали ещё двое: за кошкой, которая пыталась убежать со всех сил, но, прямо перед деревом, один из восставших прыгнул и зубами схватил её, а затем руками разорвал и оба принялись поедать мёртвое животное, раскидывая клочья шерсти в стороны.
– Тогда мы будем знать, что попытались, – Женя вышла из комнаты. – И что надеяться на это нельзя. Только на себя.
Постоял у окна ещё несколько минут, а затем тоже вышел из комнаты. Паша сидел на тумбочке у входной двери. Катрин уже не было. Он даже не замечал меня, пока я не заговорил:
– Когда поедем?
– Что? – он повернулся в мою сторону. – Доброе утро … Поедем? Сейчас. То есть, через час где-то. Наверное.
– А машина готова? Всё нормально?
– Никита пошёл смотреть. Ой, да что с ней случится? Уже неделю стоит, – Паша выглядел озабоченным, и, казалось, едва меня замечал. Он встал и начал ходить взад-вперёд возле двери.
– А ты не боишься ехать? – вопрос сам слетел с моих губ. Паша резко встал.
– В смысле?
– Я имею в виду: ты уверен, что оно стоит того?
Паша ещё несколько секунд молчал, прежде чем ответить:
– Костя, хотя бы ты не начинай, – тихо сказал он. – Такое ощущение, будто все только и хотят закрыться в своём домике и не видеть мир, не замечать крики о помощи окружающих, жить самим по себе. А я так не могу. Не могу.
– А разве до этого было по-другому?
Паша устало прислонился к стене и медленно опустился на корточки.
– Костя, пожалуйста, хоть ты поверь. Я не могу всё это делать один – просто не смогу. Вдруг, там ещё остались люди и им нужна помощь? Или они нам смогут помочь? Нельзя такое упускать…
«Ты действительно ему веришь? Костя, ты же сам видел, что из себя представляют люди. Не совершай ошибку».
Катрин на секунду выглянула из-за угла, но сразу же скрылась обратно. Я подошёл к Паше и подал руку:
– Ладно, пойдём. День не бесконечный, а ночью ехать – самоубийство.
Лицо Паши медленно просияло улыбкой:
