И стало заметно, как здесь тихо – особая, глухая тишина подчеркивалась лишь похрипывающим дыханием бухана. Хозяин предложил гостям выпить, кликнув рыжую невольницу и приказав Стеле разлить вино по чашам редкостной красоты. Бухан пытался просчитать ситуацию: получится ли завладеть этим красавцем с жемчужными глазами «за бесплатно» – любимая цена Эрика или придется-таки расплатиться с купцами полновесными монетами.
– А не хотят ли достопочтенные посетить Красную башню? Мне нужно прибыть туда вскоре. Мы с вами не договорили и не обсудили условия сделки. Если я пойду на эту сделку, – ухмыльнулся бухан.
Пергани углом глаза заметил, как ноён показал едва заметный знак отрицания на языке жестов, который купцы издавна использовали на переговорах, чтобы не открывать своих намерений для посторонних и произнес с видимым сожалением:
– Увы, матушка велела выполнить столько поручений, а пребывание мое здесь кратко, поэтому не угодно ли перенести нашу встречу на ближайший день, когда у бухана будет свободное время? – скрыв за витиеватым ответом отказ, и заставляя бухана еще больше возжелать астронома.
– Хорошо, хорошо – я согласен, давайте встретимся завтра поутру. Достопочтенный ноён, вы сможете сопроводить ко мне ваших гостей завтра? И приходите даже раньше – разделите со мной завтрак – мы, крамсоны, очень гостеприимный народ.
Купцы поспешно закивали, торопясь согласиться с этим «бесспорным» заявлением. Откланялись и покинули душные покои.
Селена смотрела им вслед с едва скрытой тоской, которую не преминул заметить бухан:
– Что ли по кровникам скучаешь, а? – лукаво прищурился, – а хочешь, он тут рядом с тобой жить будет? Вместе и пустые дни коротать легче, ведь так, ясноглазая?
Стела с трудом проглотила ком, появившийся в горле, потом отрицательно покачала головой.
– А! Наша птичка заботится о других, она не хочет, чтобы сородич томился в неволе. Да посуди сама, глупая женщина, купит его, кто попало, из тех, кто деньги считать не привык, и будет дружок твой мыкаться среди чужих, никогда больше не увидит своих кровников. Я знаю, как вас мало на Зории осталось. И ты маяться одна-одинешенька останешься, – о своих планах продать Стелу Всемогущему, Краусс, естественно, умолчал.
Стела молча отвернулась и пошла к лестнице, что вела в ее покои. Бухан взглянул на часы – однако, пора поторапливаться, если дорога голова на плечах, даже выругать эту девицу не успеет, пусть ее идет, потом сочтемся. Оскорбить Олафа Всемогущего опозданием – такой ошибки бухан допустить не мог. Не дожил бы до стольких лет и не нажил бы таких богатств, если бы хоть бы в мыслях допускал такую крамолу. А посему надо было очень поторопиться.
Стела, поднявшись в свои душные покои, рухнула на подушки, словно обессилев, желая скрыть лицо. Оно бы ее выдало – сил больше не было притворяться, скрывать каждую мысль, которая не соответствовала бы ее нынешнему образу – образу тупой, красивой самки, которая еще не покорилась, но, может быть, если хозяин приложит еще немного усилий… Эту роль она себе выбрала для того, чтобы не быть проданной на рынке в самый край Зории, когда поняла, что вырваться не удастся. А мысли сейчас путались, выдавая, то она умеет думать: что придумал Вальд, что с ним произошло такого – стал похож на смазливую тимантю, тьфу. Что тут Пергани делает? Почему продает астронома? Почему купец вообще кого-то продает? Странно все это. Лежала без движения, притворившись спящей, чтобы не тревожили, позволили побыть одной, не видя и не слыша никого из этого ненавистного дворца. Тут даже невольники – подлинные рабы своего господина – льстивые, лживые, стремящиеся урвать кусок послаще и без особых для себя последствий… Думалось: «Мирские купцы стали работорговцами? Как-то в голове не укладывается»… Вскоре Стела и вправду уснула.
