– И что? Похоронил?
– Да, вроде похоронил. Он об этом особо не болтает.
– А ты его давно видел.
– Кого?
– Ну, Усатого Петрича.
Филип задумался.
– Так он уже месяц как в бегах. Вот, считай, месяц и не видел.
– Как в бегах? Он же, вроде, на мосту старшиной крайнего бекета служит. Мы когда с моста съехали, я все его высматривал, думал, может, увидимся.
– Удрал он вместе с Васькой Писарем, тем, что денщиком был и первым про ордынский ярлык прознал.
– Так ведь Ваську повесили за то, что он офицерскую печать стащил и фальшивые проходные грамоты делал.
– Ха. Ну, Нищук, да ты вообще не в курсе, – Хмурый улыбнулся первый раз за всю дорогу. – Слухай, сейчас расскажу, как дело было.
Филип сделал паузу, нагнетая любопытство у напарника, и долго курил, пуская густой пахучий дым.
– Ну давай, не томи, – не выдержал бородатый.
– Так вот, Ваську Писаря на эту авантюру подбил Усатый Петрич, когда стал старшиной на бекете у лагеря беженцев. Васька ему эти грамоты рисовал, а он их втихаря запоздалым купцам за большие деньги продавал, – Хмурый многозначительно посмотрел на своего земляка. – Так вот, когда пропажа печати раскрылась, Ваську схватили и решили за это дело повесить. Однако Усатый подсуетился, и пока подельник его не сдал, подкупил стражу. Благо денег они собрать успели прилично. Подсунули они в камеру вместо Васьки какого-то полоумного бедолагу из беженцев. У Писаря рожа так была разбита, что его и родная мать бы не узнала. Так что подмену и не заметили. А подставному последние мозги, похоже, отбили, когда лицо до Васькиного состояния доводили. Так тот и не понял, что его вешают, только мычал что-то невнятно. Ну и после этого они вместе в бега пустились.
– Во дела, – покачал головой Нищук. – И чего людям спокойно не жилось?
– Да тебе, Никита, не понять, ты больших денег никогда не видел. А у нас любой жулик с деньгами значит больше, чем честный, но бедный человек. Так что ты за них не переживай, им все лучше, чем нам с тобой.
Городок Тынбор образовался вокруг древнего Подгорского замка и растянулся по берегу реки Вола до самого устья. Путников, въезжающих по дороге, город встречал несуразным нагромождением деревянных лачуг, серостью и грязью узких, кривых улочек, вонью из сточных канав и подворотен, производя удручающее, но обманчивое впечатление, так как с краю города располагались трущобы.
Респектабельные кварталы тянулись вдоль набережной и встречали гостей, прибывающих по реке, чистенькими тротуарами, нарядными фасадами и яркими вывесками. Но до них Фибо так и не добрался, остановив свой фургон у первой попавшейся таверны. На круглом потрескавшемся деревянном щите, висящем над входом, была изображена женщина по пояс с голым, неестественно большим бюстом и маленькими крыльями за спиной. В руке она держала кружку пенного пива, а надпись рядом сообщала: Таверна «Пьяная гарпия».
У Фибо по-прежнему не было денег, но он надеялся как-нибудь договориться с хозяином и уверенно зашагал по ступенькам. Таверна ничем особенным не отличалась и представляла собой обычное сочетание просторного помещения трактирного типа в центре первого этажа и многочисленных съемных комнат с узкими дверями по периметру второго.
Разговор с трактирщиком сразу не заладился. Видимо, близкое соседство с трущобами и постоянный контакт с их обитателями сделали его слишком подозрительным и не в меру вспыльчивым.
