Селарис стояла на ступенях храма, её мантия струилась за ней, подобно реке, текущей между светом и тенью, и её глаза следили за небом. Она чувствовала гармонию, но в её сердце росла тень – неясная, но острая, подобно игле, пронзающей ткань её спокойствия. Она любила обеих лун, но её душа тянулась к Сияющей Луне, к её теплу, к её свету, обещающему жизнь. И эта любовь, растущая в ней, словно цветок в морозной земле, стала первой трещиной в клятве.
Однажды ночь над Кристаллионом стала гуще, и тень Тёмной Луны легла на город, подобно плащу, укрывшему свет. Сияющая Луна отступила, её сияние побледнело, и лёд под её взглядом задрожал, словно почувствовав холод, не бывший частью гармонии. Ледяные Дети подняли головы, их голоса стихли, и их глаза – голубые, словно кристаллы – наполнились тревогой. Теневые Стражи замерли, их алые глаза вспыхнули ярче, и их шаги стали громче, подобно рёву, ждущему своего часа.
Селарис вышла из храма, её посох звенел, касаясь льда, и её взгляд устремился к небу. Она видела, как тень Тёмной Луны росла, как её мрак становился глубже, и чувствовала, как её сердце сжималось, словно лёд под солнцем. Она шептала, и её голос дрожал, подобно струне, натянутой до предела:
– Сёстры, не забывайте свою песню. Свет и тьма – одно дыхание.
Но её слова утонули в тишине, ставшей тяжёлой, словно камень, падающий в бездну.
Ледяные Ткачи появились на краю города, их фигуры парили над садами, их мантии струились, подобно туману, тающему в ночи. Их нити задрожали, узоры стали рваными, словно ткань, порванная под ветром. Они не говорили, но их глаза – серые с золотыми прожилками – смотрели на Селарис с печалью, превосходящей слова. Они знали, что клятва слабела, и их танец замедлился, подобно мелодии, теряющей свои ноты.
Кристаллион стоял под двумя лунами, его шпили сияли, но их свет дрожал, словно звезда, гаснущая перед рассветом. Сияющая Луна и Тёмная Луна продолжали свой танец, но их движения стали резче, их свет и тень – острее, подобно лезвиям, ждущим удара. Ледяные Дети и Теневые Стражи смотрели на небо, их голоса и шаги стихли, и город замер, словно чувствуя, что гармония – хрупкий цветок, вянущий под дыханием зависти.
Селарис вернулась в храм, её мантия легла на ступени, подобно реке, остановившей своё течение, и её глаза наполнились слезами, замерзшими, но не упавшими. Она чувствовала, что её любовь к Сияющей Луне – свету, греющему, – стала нитью, тянущей клятву к разрыву. И лёд под её ногами звенел, тонко и печально, словно прощание, ещё не прозвучавшее.
Звёздный Скиталец смотрел на город из теней, его голос шептал в ветре, рожденном над равниной:
– Так пела песня равновесия, но её ноты уже дрожали, предвещая бурю.
Кристаллион сиял, но его сияние было хрупким, словно стекло, ждущее своего часа.
ГЛАВА 3: РАСКОЛ И РОЖДЕНИЕ
Кристаллион стоял под двумя лунами, его шпили сияли мягким светом, дрожащим, словно звезда, предчувствующая свой закат. Лёд, устилающий его улицы, переливался пурпуром и алым, но этот свет становился резче, подобно лезвию, ждущему крови. Город, рождённый союзом Сияющей и Тёмной Лун, дышал в ритме их танца, но этот ритм сбивался, словно сердце, знающее близость конца. Кристальные деревья в садах звенели тише, их листья падали, подобно слезам, замерзающим в воздухе, а ветер, гуляющий между шпилями, нёс холод, превосходящий привычный мороз – холод разрыва.
