– А теперь включите своё воображение, которое у вас, как у художника, бьёт ключом, – ломал через колено все прежние представления об искусстве Надскрёбышева нынешний хозяин той самой харчевни, где Малевич и задумал свой чёрный квадрат, Зинаид Ламанский, заверяя и утверждая свой взгляд на изобразительное искусство, для рождения которого просто необходим какой-нибудь фильтр, в виде той же фокусировки реальности через прицел окна его харчевни.
– А вот не окажись Малевич в своё время в моей харчевне, не сядь он у этого окна и не разыграйся за ним человеческая драма, – пьяный купец Илья Лукич, очень крепко настаивал на своём супружеском праве поколачивать свою супругу тогда, когда она этого заслуживала, забывая о своих супружеских обязанностях в объятиях мещанина Домбровского, той ещё скотины и всегда он не нравился Илье Лукичу своими разговорами о женском праве на своё отдельное слово (теперь-то понятно, к чему он вёл все эти разговоры), – то кто знает, сумел бы изобразить Малевич так убедительно ретроградное и регрессивное человеческое прошлое. – И вот до чего же убедителен этот Зинаид, уже на ухо Надскрёбышеву приговаривающий и уговаривающий его о таком перспективном для себя будущем, которое ему даст это приобретение.
И Надскрёбышев внял голосу коммерческого разума Зинаида, сразу в нём заметившего настоящего художника (я тебя сразу срисовал за художника), выкупив у того часть окна, в которое в своё время лицезрел и пялился Малевич. При этом Надскрёбышев проявил себя, не как какой-нибудь лопух, а он потребовал от ловкого на уговоры Зинаида доказательств того, что Малевич именно в это окно когда-то зырил на то, как этот мир погрузился в пучину тёмного и безрадостного прошлого (Малевич по всё тем же словам Зинаида, осторожно тогда относился к случайным связям, да и супруга купца Ильи Лукича не вызвала в нём ответных чувств, и он счёл за более разумное быть сторонним наблюдателем за этой демонстрацией одного из смыслов жизни).
– Ваше требование законно. – Соглашается Зинаид с этим требованием Надскрёбышева, и раз, тычет его носом в угол этого окна, указывая там на узор царапин.
– Видишь эти царапины? – несколько агрессивно и с угрозой почему-то Надскрёбышеву, вопрошает того Зинаид.
И, конечно, Надскрёбышев, когда ему угрожает опасность дальше носа своего не видеть, потому что он будет разбит, видит то, что ему предлагают увидеть. А вот насчёт того, чтобы понять, что всё это значит, то об этом разговора не было и Надскрёбышев позволяет себе это не понять.
– И что это? – спрашивает Надскрёбышев.
– А ты ещё не понял? – в край удивлён такой недальновидностью Надскрёбышева Зинаид.
– Не совсем. – Удручённо пожимает плечами Надскрёбышев.
На что уже вздыхает Зинаид, поражённый в очередной раз безграмотностью современного человечества и куда катиться этот мир, знать не знающего очевидных вещей. Ну да ладно, он это дело по мере своих возможностей исправит.
– Это своего рода вензель Малевича, оставленного им с помощью вилки, когда он в нервном исступлении пришёл к тому самому откровению, которое и привело его сознание и разум к открытию для себя этого прохода в мир иной. Который всем известен, как чёрный квадрат. Тогда как это есть портал для перехода в другие миры. – Вот до какой степени убеждения дошёл Зинаид, и всё для того, чтобы продать этот артефакт.
Ну а Надскрёбышев не такой наивный дурачок, чтобы верить всем этим сказкам продавца, с помощью которых он набивает цену своему товару, и он сразу, чтобы указать Зинаиду на то, что с ним нечего играть в такие игры, спросил о том самом коде, который нужно ввести, чтобы открыть вначале, а затем воспользоваться этим порталом.
