Семь дней. Через семь дней пути условлено подать сигнал. Прилетит вертолет, не останавливая вращение лопастей в короткой посадке, и унесет его домой – на трибуну XIII съезда, предварительно сделав фотографию для истории – «Очередной государственный флаг на Северном полюсе». Съезд будет аплодировать стоя. Нужно кланяться в ответ. Телом, но душа так и не попадет на западную окраину четырех пределов и девяти материков, туда, где возвышается гора Куньлунь. Вертолет вылетит на поиски в седьмой день, даже и без сигнала. И сегодня он – этот день – День завершенности и совершенства.
Выключил примус – зачем ему в эту дорогу? Тьма, которая не приходит, и солнце, которое здесь совсем не укладывается в Долину Мрака. Завтра самый важный день! День – Вперед. Закрутит новое колесо жизни своими восемью спицами. Понесутся надо льдом ветра восьми направлений. Соберутся вместе все восемь бессмертных и решат: достоин-ли? Закоченевшая рука, выставленная из палатки на ветер, отпустила на свободу стяг. Тот сначала свернулся алым сгустком возле воткнутых в снег бесполезных теперь лыж, а потом, подхваченный, взметнулся широким крылом кудато в пургу. В сторону Полюса, наверное. Да, ему туда…
Однако:
Приходят времена, в которые боги уже не могут спускаться на землю, а люди – подниматься к богам.
Последним движением ноги котелок перевернулся, и из-под него радиосигналы разлетелись быстрокрылыми ласточками над бездонной пропастью Гуйсюй, куда стекаются воды со всех восьми сторон света, девяти пустынь и Небесного свода…
Когда лед стоит – Карпыч идет.
Когда лед уходит – Карпыч стоит.
Уклад. Ледокольная проводка
На седой голове старая мица-гриб с шитыми не то муаровой тесьмой, не то бронзовой канителью дубами и капустой. Он не помнит теперь лиц тех, кто шил эту мицу, тем более дверь, за которой. Все было давно, а сейчас наступило «теперь».
Бич, он сошел на берег и остался. Старое, но всегда чистое непродуваемое форменное пальто. Синее с двумя орденскими планками: «Первый песок» и «За БЗ». Планки затерлись: никогда не менял. Ветер вмордувинд – он стоит лицом на север – северо-запад. Лицом в озеро на улице без названия. Здесь одна улица, скорее дорога, отделяющая Неву от домов. Внизу под берегом Нева, за спиной в пятнадцати метрах дом. Дом номер двадцать два. Теперь он здесь навсегда.
Карпыч – второй помощник – стоит тут свою ежедневную «собачью вахту». Больше некому. С двенадцати до шестнадцати. Уже десять лет, как списался, так и стоит в любую погоду, и сегодня, 9 мая, тоже. Холодный май. Холодная весна вообще получилась. Яблоню всю разорвало морозобоинами – вон кора расходится краями, а ствол черен. Одна всего яблоня, что ж не понаблюдать! А яблок Карпыч не ест с нее, не хочет, и они толстым слоем опадышей по осени гниют, пропадая в земле. И лечить дерево он – ледобой – не станет.
Севморпуть? А с кем здесь об этом? Вы кто, вообще?
Вглядывается в водяное небо. Туда, где серые тучи вдали превращаются в черные. Туда, где заканчиваются поля весеннего гниющего льда и начинается открытая вода. Он знает: она начинается. В мае Ладога не носит много льда – его пригнало с севера ветром, дующим уже два дня. Он все знает, он видел ледяной отблеск на небе вчера. И сказал Пашке-соседу, что тот зря так рано вытащил свою лодку на берег. Вот она и лежит теперь раздавленная, ее расщепленные крашеные еловые доски нелепостью своей торчат во все стороны. Говорил же: рано! Можно было бы потребовать что-нибудь за совет, но без спасения нет вознаграждения. Это морской закон, да и кроме бутылки, Пашка все равно бы ничего не принес, а пить Карпыч с ним не станет. С салагой-пенсионером. Не до питья Карпычу.
