Наконец, скрипнула дверь и в комнату боком ввалился Артос с огромным подносом в руках. В ноздри, не спрашивая разрешения, ударил аппетитнейший запах только что приготовленных на хорошо промасленной сковороде утиных ножек, усыпанных специями, и вареного картофеля, сдобренного почти свежей зеленью. Все это богатство, вместе с кувшином разбавленного водой вина, Артос взгромоздил на уже очищенный от одежды стол. Я сглотнул слюну и схватил табурет и застыл по стойке смирно, чтоб тут же, как только Артос закончит с расстановкой тарелок, присесть к столу и начать набивать желудок, уже завывавший от проснувшегося голода.
– Ты пока ешь, а я за доспехами, – сказал Артос, наливая в мою кружку почти до самого края прозрачную светло-рубиновую жидкость.
Я, мыча сквозь набитый рот, покивал и застучал потемневшей от старости серебряной ложкой по неглубокой, широкой тарелке с картофелем, держа жирную утиную ножку в другой руке и откусывая от нее большие сочные куски. Довольно быстро опустошив тарелки, я откинулся от стола, отер полотенцем жирные потеки с лица и рук, и стал медленно попивать из кружки чуть терпкий напиток. Сытым взглядом прошелся по тесным стенам комнатушки. Едва тронутые штукатуркой скругленные по углам бока строительных камней теперь стали не такими уж сырыми и мрачными, как иногда мне казались. Глаза остановились на уже заправленной кровати.
"И как он все успевает", – подумал я уже тысячный раз за свою короткую жизнь и камнем замер увидев поверх одеяла небольшой свиток.
Я поднялся с табурета и крадучись подошел к кровати, чуть помедлил оглядываясь, словно вор, и протянул руку к свитку. Он оказался плотным и увесистым. Колебался я не долго и развернул серую от времени, но очень чистую бумагу, словно свиток изначально хранился бережно и с любовью. Буквы складывались вроде бы в знакомые слова, но они были написаны задолго до моего рождения, возможно так могли выражаться мои деды или даже прадеды.
"Есть два пути: один – жизни, другой – смерти, и велико различие между этими двумя путями.
Путь жизни таков: во-первых, ты возлюбишь Бога, создавшего тебя. Во-вторых, возлюбишь ближнего, как самого себя. И всего того, чего не желаешь, чтобы случилось с тобой, не делай другому.
Смысл учения, заключенного в этих словах, таков: благословляйте проклинающих вас, молитесь за врагов ваших и за гонящих вас. Ибо какое благоволение вы оказываете, если любящих вас любите? Не делают ли того же и язычники? Вы же любите ненавидящих вас – и не будете иметь врагов.
Воздерживайся от плотских и мирских похотей. Если кто ударит тебя в правую щеку, обрати к нему и другую, и будешь совершенным…"
– Чушь какая! – громко воскликнул я оторопев от прочитанного.
Я протер рукавом возле глаз, будто бы это могло изменить прочитанное, и пробежался по тексту еще раз более внимательно, уверяя самого себя, что я просто не отошел еще от сна, из-за чего у меня перед глазами все буквы поменялись местами.
В этот момент дверь в комнату широко распахнулась и Артос вошел с моим доспехом. Его взгляд скользнул по кровати и сразу перескочил на свиток в моих руках.
– Артос, откуда взялась эта философская чушь в моей комнате! – грозно потряс я в воздухе свитком, – это ведь ты подкинул?
– Да, я, – спокойно ответил старик и подойдя к кровати аккуратно положил на нее железо, что было в его рука, а после стал с медлительной аккуратностью раскладывать половинки кирасы, шлем, наручи и поножи.
