Миры во вселенной. Вопросы без ответов, или Трагедия века - страница 26

– Ни совсем, правильней будет сказать его идейный руководитель. Она только подала идею, но в последний момент сама в нём не… – Неожиданно учёный запнулся, снова, как было недавно пристально вглядываясь куда-то за спину Андрею. Тот не стал реагировать поняв, или домыслив, что там может видеть учёный.

– Значит эта, как вы её назвали Кэрол Линдси только подала идею с магнитным полем? А-а-а в чём заключался сам эксперимент, можно узнать подробно его детали? – Теперь Андрею было уже безразлично что он перешёл грань.

– К сожалению этого я не могу вам рассказать.

– Почему? Вы же хотели.

– Передумал, боюсь что об этом узнает кто-либо ещё, хотя… хотя я наверно итак в тот раз сболтнул лишнего. И всё равно много ещё на мой век помимо вас найдётся желающих узнать про тот эксперимент. Будь он неладен. – Учёный вдруг расхохотался так, что Андрей (в который раз) начал сомневаться в своей недавней уверенности относительно его здравых рассуждений.

– Я смотрю вам значительно лучше Сергей Павлович. – Впервые за время разговора он назвал учёного по имени отчеству, и тем самым оказал ему честь. Сергей Павлович перестав смеяться, пристально посмотрел в глаза Андрею, но тот выдержал его взгляд. – Дак что насчёт вашего самочувствия, вам и вправду легче? – И тут же Андрей понял какую глупость спросил. Пару минут назад учёный видел в воздухе какую-то охинею, и он ещё спрашивает как тот себя чувствует. «А может это и вправду последствия эксперимента, и он что-то там видит странное, чёрт его знает? Впрочем это ещё допустимо, но чтоб ему помогли выжить какие-то существа…? – Андрей не мог прийти к единому мнению, метаясь в догадках».

– Самочувствие лучше, но дело не в том Андрей Геннадьевич. Я подумал насчёт вашего вопроса, относительно эксперимента.

– Я слушаю вас!

– Но только у меня к вам убедительная просьба.

– Да, конечно.

– Об этом, кроме нас никто не должен знать, я могу вам доверять?

– Помните что-нибудь о клятве Гиппократа? – вопросом на вопрос ответил врач.

– А я дал клятву самому себе.

– Итак, я вас слушаю! – спокойно произнёс Андрей, и как раз в этот момент в палату зашла средних лет медсестра, с целым монологом:

– Андрей, пусть учёный побудет один, больному сейчас очень нужен покой. Ииии потом, тебя вызывает главврач. Валерий Евгеньевич сказал, чтоб ты шёл к нему сию же минуту.

– Он что, так и сказал Ирина Викторовна?

– Да, да, он так и сказал.

И Андрей насторожился, а затем удивлённо пожав плечами вышел. «К чему бы всё это??? Что я такого сделал, или не сделал наоборот???»

…Медсестра закрыла за Андреем дверь и бросила мимолётный взгляд в лицо учёного. Она чётко прочитала в нём сейчас какой-то непонятный страх… то-ли он снова что-то видел… какие-то мыслеформы медсестры… то-ли что-то предчувствовал…

Кэрол Линдси вспомнила себя студенткой университета. Такой юной, сдающей нудные, как ей тогда казалось экзамены (впрочем и по сей день некоторые из тогдашних экзаменов кажутся ей ненужными и скучными), ходящей на бесконечные лекции по всяким там естествознаниям и психологиям человеческих взаимоотношений. Она и без того, как думала сама, неплохо знала эту психологию. Ещё она вспомнила немало старых, библиотечных книг по основам и так сказать «глубинам» физических процессов: книги о взаимодействии излучения с веществом, книги по физике полупроводников, а также книги по атомной, ядерной, и различным другим физикам, какие только есть, вплоть до книг по физике космического пространства. Термодинамика тогда и наноэлектроника сейчас, были и есть так сказать основополагающим источником её научного обогащения. В своё время она даже написала целый трактат, посвящённый взаимодействию магнитного поля Земли с приливно-отливными фазами Луны. Причём Кэрол не просто описывала в нём голые факты (известные наверно почти любому школьнику), а именно делала упор на подробное описание, с многочисленными рассчётными и теоретическими выкладками. Сейчас она вспомнила вдруг одного интересного профессора по высшей математике. Мистер Хоскерс (Чак Хоскерс), так звали этого умного, щепетильного, и даже слегка дерзкого профессора. Тем не менее Кэрол ему импонировала, из-за своих стремлений к знаниям, а впоследствии и она сама стала брать пример с этого профессора. И даже нисмотря на то, что он заставил её тогда изрядно попотеть на своём весьма серьёзном экзамене, тем не менее этот факт не помешал Кэрол восхищаться его талантом, в дополнении с постоянным стремлением к самосовершенствова-нию… И всё же она не видела себя математиком. «До Эйнштейна мне далеко, – подумала Кэрол и снова погрузилась в воспоминания о тех давних (как будто прошло уже лет сто) студенческих годах. – Да, весёлые были годы». Кэрол начала вспоминать свою яркую студенческую жизнь, вне стен института. Тогда ей сильно нравился один парень, кстати глава бейсбольной ассоциации института Билл Мэлоун, и ещё раз кстати гроза всех местных (чуть-ли не всего института) девчонок. Многие из них сходили по нему с ума, однако чувства Кэрол к бейсболисту вскоре остыли (хотя правильней было бы назвать эти чувства элементарной сексуальной страстью) и она нашла свою настоящую любовь Дарта Линдси. Кэрол познакомилась с ним на одной вечеринке в честь университета. Только он учился в другом, а именно в Вэбстэрском, находящемся километрах в 7—10 от её Вашингтонского. Вход был по пригласительным, и вообще тех кому не было 18-ти просто не пускали, тем не менее Дарт, каким-то образом подделав пригласительный, смог попасть на ту вечеринку, и так Кэрол с ним познакомилась. Потом начались серьёзные встречи, недвусмысленные речи Дарта о попытке пожить отдельно от родителей у него, а дальше как говорится больше, они поженились… Кэрол постаралась выбросить эти воспоминания из головы, поскольку она и по сей день не могла ни думать о тех прожитых мгновениях жизни, как минимум с благоговением, а затем снова переключилась на институтскую жизнь… В её голове сейчас как-то не произвольно всплыл некий Майкл Рокуэл. Серьёзный, трудолюбивый парень, однако бывший из числа тех неудачников-бедолаг, над которыми постоянно смеялись сверстники и старшекурсники. Его дразнили, обзывали выскочкой и зубрилой, тем не менее, именно на последнего он и походил: всегда ходил особняком со стопкой книг, и постоянно носил очки (подчас складывалось мнение что он и спал в них) …Однако институтские годы прошли и этот Майкл Рокуэл стал выдающейся личностью, также как и Кэрол сейчас учёным, но только с большой, если не сказать с гигантской буквы, и даже затмил собой многих современных, крупных деятелей в области науки. Итак, бывший чей-то объект насмешек теперь поменялся ролями с черезчур смешливыми, и стал свысока смеяться над ними сам. «Вот уж действительно, хорошо смеётся тот, кто смеётся последний. – Кэрол с грустью усмехнулась: – достичь бы и мне его высот…» И именно в этот момент её мысли разрушил удивлённый голос Памэлы Карриген: