Мишель плачет в супермаркете - страница 5

Сам город утопает в зелени, прижимаясь к берегам реки и раскинувшись среди скалистых холмов и сосновых лесов Центрального Орегона. Межсезонье здесь мягкое, с моросящими дождями и серым небом большую часть года, но сменяется пышным, ничем не омрачаемым летом. Дождь идет непрестанно, и все же я никогда не видела ни одного орегонца, который бы носил с собой зонт.

Жители Юджина гордятся изобилием своего края и с увлечением включали в свой рацион местные, сезонные и органические ингредиенты задолго до того как это снова стало модным. Рыболовы ловят в пресных водах дикую чавычу весной и стальноголового лосося летом, а круглый год в устьях рек в больших количествах добывается сладкий краб дангенесс. Местные фермеры каждую субботу собираются в центре города, чтобы продать домашние органические продукты, а также мед, грибы и дикие ягоды. Здесь проживают хиппи, протестующие против сети магазинов Whole Foods в пользу местных кооперативов. Они носят биркенштоки на босу ногу, плетут повязки на голову для продажи на открытых рынках и делают собственную ореховую пасту. Их мужчин зовут Трава и Река, а женщин – Чаща и Аврора.

Когда мне исполнилось десять, мы переехали за город. От центра до нашего дома в лесу пролегал путь в целых одиннадцать километров мимо ферм по выращиванию рождественских елок и пешеходных троп парка Спенсер-Бьютт. Наше новое жилище располагалось почти на двух гектарах земли, где бродили стаи диких индюков, собиравших насекомых в траве, и мой отец при желании мог управлять своей косилкой голышом под защитой тысяч сосен пондерозы, без соседей на многие километры вокруг. Позади дома мать выращивала рододендроны и ухаживала за лужайкой. Дальше поляна уступала место пологим холмам из красной глины, покрытым жесткой травой. Там был искусственный пруд, наполненный мутной водой и выстланный мягким илом, в нем обитали саламандры и лягушки, за которыми было весело гоняться, ловить, а потом выпускать. На участке обильно произрастала дикая ежевика, и в начале лета, во время сезона пожаров, отец брался за нее с большой парой садовых ножниц и расчищал новые тропинки между деревьями, чтобы сформировать круг, по которому мог легко проехать на своем мотоцикле для бездорожья. Раз в месяц он поджигал собранные кучи веток, позволяя мне выливать на них жидкость из зажигалок, и мы восхищались проделанной им работой, когда вспыхивали двухметровые костры.

Мне нравился наш новый дом, но вскоре такая уединенная жизнь начала меня тяготить. Я была лишена компании соседских детей для совместных игр, и в пределах велосипедной досягаемости не было ни магазинов, ни парков. Я чувствовала себя беспомощной и одинокой, единственным ребенком, которому не с кем поговорить или обратиться с просьбой, кроме матери.

Оставшись с ней наедине в лесу, я была ошеломлена тем, сколько времени и внимания она мне уделяла. А ее преданность, как я узнала, может являться как благодатной привилегией, так и оборачиваться удушающими последствиями. Мать была устроительницей дома. Создание дома было целью ее существования с тех пор как я родилась, и, хотя она была внимательной и заботливой, ее не назовешь нежной. Она не была той, кого бы я назвала «мама-мамочка», поэтому я завидовала большинству своих друзей. Мама-мамочка – это та, кто интересуется всем, что говорит ее ребенок, даже если на самом деле ей глубоко на это наплевать; тащит ребенка к врачу, как только он пожалуется на малейшее недомогание; говорит ребенку: «Они просто завидуют», если кто-то его высмеивает, или: «Ты всегда для меня прекрасна», даже если это не так, или «Прелестно!», когда ты даришь ей кусок дерьма на Рождество.