Этого глинтвейна она за день выпила столько, сколько не пила за всю свою жизнь. Вообще, Мишель была абсолютно равнодушна к этому напитку, но в Таллинне пристрастилась.
Крепкий, горячий, с нотками корицы, гвоздики и мускатного ореха, с кусочками яблока и апельсина, он не только прекрасно согревал на холоде, но и замечательно поднимал настроение. И Мишель с удовольствием его пила. Пока не ощутила, что язык стал как-то подозрительно заплетаться.
- Так о чем ты думала в машине? – неожиданно спросил Михаэль. – Когда хмурилась.
Нет, это ответила не она. Это все глинтвейн, будь он неладен. А еще сказочное настроение и просто какой-то волшебный мужчина рядом. Все вместе взятое сделало свое грязное дело, и вместо того, чтобы озвучить заранее подготовленный ответ, она сказала правду.
- Я думала о том, что хочу тебя поцеловать, - выдохнули ее губы сами собой, без участия мозга.
И правильно, зачем ей вообще этот мозг. Ну, его, право слово!
- А хмурилась почему? – продолжил допытываться трубочист. – Что плохого в твоем желании?
- А хорошего, что? – задала она встречный вопрос.
- Поясни.
Мишель усмехнулась. Это она охотно, пояснит ему, если он в самом деле, не понимает. А он, похоже, и правда не понимает. Мужчина, что с него взять.
- Сначала поцеловать, потом остаться на несколько дней, - начала перечислять. – Следом завтрак приготовить, рубашку погладить.
- И что?
- Вот так незаметно, незаметно и все.
- Все? – переспросил мужчина.
- Все, - вздохнула Мишель. – Влюблюсь.
- Это очень плохо?
- Это просто катастрофа.
Он проследил, как Мишель допила очередную порцию глинтвейна, забрал стакан, поправил на ней шапку с шарфом и сказал:
- Да, катастрофа.
Сказал серьезно, без тени улыбки на лице, и Мишель из какого-то дурацкого чувства противоречия чуть не выпалила: а чего это?! Но сдержалась и ничего не сказала. Потому что Михаэль прав, и она права. Нельзя влюбляться в этого мужчину. Очень много против этого чувства, и прежде всего, место жительства.
Мишель считала себя достаточно серьезным человеком, что бы не понимать: даже если их чувства будут взаимны, ничего из этого не получится. Ее дом в Москве, его в Таллинне, и вряд ли кто-либо из них захочет что-либо изменить. Жизнь сложилась и начинать все заново на новом месте …. Нет, это не для нее.
- Но пока же ничего плохого не случилось, - голос Михаэля вклинился в ее невеселые думы. - Может быть, не стоит огорчаться заранее?
«А вот это правильно», - решила Мишель и ответила:
- Давай не будем об этом, хорошо?
- Может быть, еще глинтвейна? - провокационного предложил Михаэль, резко меняя тему.
Глинтвейна хотелось, но Мишель понимала, что ей, пожалуй, достаточно.
- Увы, - вздохнула она, - вынуждена отказаться. Иначе тебе придется нести меня на руках.
- Могу и отнести.
Она посмотрела на мужчину. Да, этот может. И дело даже в не том, что высок и физически силен. Просто сразу видно - мужик.
Готовый принимать решения и нести ответственность за свои поступки. Дело ведь не в глинтвейне. Что глинтвейн, тьфу, ерунда. Дело в том ощущении защищенности, что возникало у Мишель, когда трубочист был рядом.
С Виннером такого не было. С Павлом они были партнерами. Все пополам - горе и радость. И Мишель это вполне устраивало. Раньше устраивало. До того, как выяснилось, что у Павла были свои, личные радости.
Глядя на Михаэля, сразу было видно: он, не задумываясь, возьмёт все горе себе, оставив женщине только радость. Такие как он искренне считают, что женщина имеет право быть слабой, а мужчина это прежде всего защитник.
