Мисс Бирма - страница 18

– Без нас, сражавшихся на их стороне, британцы не смогли бы победить в войне с бирманцами, не смогли бы захватывать один кусок страны за другим. – Он посмотрел прямо в глаза Бенни, редчайший момент. – Бирманцы восставали, бунтовали – иногда самым гнусным образом, сбиваясь в кучки дакойтов, вооруженных бандитов. И британцы, не колеблясь, привлекали нас в полицию и армию, чтобы подавлять эти выступления… Будь ты бирманцем, неужели ты не ненавидел бы каренов так же страстно, как ненавидел британцев?

Бенни не ответил сразу, а молчание, в которое вновь погрузился Со Лей, заставило и его молчать дальше – было ощущение, что одним-единственным словом можно разрушить работу мысли, что происходила в голове его нового друга.

– Проблема, – продолжил Со Лей с осторожностью человека, отмечающего вешками свой путь, – проблема заключается в том, что британцы более склонны обращаться к бирманцам, когда дело касается вопросов администрации, – несомненно, в силу того, что бирманцы веками правили этой страной… Ты можешь подумать, что, зная стремление бирманцев к угнетению других, наш Отец ограничит их власть. Но в этом отношении наш Отец всегда вел себя очень странно. Даже когда мы верно служили, воевали на стороне британцев, нам приходилось подчиняться бирманскому начальству. У нас был бирманский премьер-министр, бирманское правительство, законодательное собрание, подчиняющееся бирманским националистическим партиям… А сейчас, в результате всех этих забастовок, мятежей, наш Отец предоставляет им все больше и больше самоуправления. Понимаешь, почему мы, карены, так обеспокоены, так напуганы?.. Неужели наш Отец забыл о наших нуждах, о нашей лояльности? Он, разумеется, должен гарантировать защиту нашего права на самоопределение, на создание отдельной административной территории, а то и государства, которое мы могли бы назвать своей родиной, гарантировать нам представительство на национальном уровне.

Со Лей смотрел в глаза Бенни, его одухотворенное, в капельках пота лицо выражало испуг – внезапной откровенностью.

– Если наш Отец отвергнет нас, Бенни, все – все вообще – пойдет прахом. Неужели ты не понимаешь?

Всякий раз, когда они занимались любовью, руки Бенни скользили по ее коже с такой осторожностью, словно он никак не мог поверить, что все это – ее тело, их близость – реально. А порой Кхин сама себе казалась призраком. Иногда, даже в такие моменты, она словно растворялась… Надо бы ушить в талии брюки Бенни, могла напомнить она себе. Наверное, еда, которую она готовит для него, недостаточно питательна. Или: почему он кричал на нее после ужина, а потом отрицал это? Неужели он настолько глух, что не слышит разницы между раздраженным и нежным тоном? Но ощущение отстраненности могло исчезнуть мгновенно, стоило взглянуть на руки Бенни – какие они красивые – и осознать, как она счастлива, что они обнимают ее. Потом она возвращалась в свое тело, в происходящее сейчас, в счастливое настоящее, где она вместе с этим мужчиной, который был столь же одинок, пока они не встретились.

Но потом понимание невероятной случайности этого счастья настигало ее с сокрушительной силой. С чего вдруг они очутились вместе в этой постели! С чего вдруг их ребенок, растущий сейчас в ее утробе, обрел плоть! А если бы они с Бенни не оказались в Акьябе – если бы ее деревенский сосед не оказался кузеном судьи – если бы мать не захотела разлучить ее с единственным парнем-кареном, который был ей небезразличен – если бы мама не застала ее болтающей с этим юношей на берегу реки… а ведь они только разговаривали, только поделили рисовую конфетку… Даже когда Бенни в их супружеской постели упорно возвращал ее в ощущения тела, разум ускользал к цепи случайных событий: если бы папа не стал алкоголиком – если бы он не потерял семейный сад – если бы они не переехали в съемную лачугу – если бы дакойты не ворвались в их лачугу – если бы сестру не изнасиловали – если бы маме не раздробили руки – если бы папе не вспороли живот так, что кишки вывалились на пол… Если бы папа не был пьян, смог бы он отбиться от дакойтов? Если бы она смогла спасти его, а не просто заталкивала его кишки обратно и пыталась удержать, пока он хрипел, может, мама не презирала и не отвергла бы ее? Если ее изнасиловали бы, как сестру? Или убили, как папу? «Целая и невредимая, – говорила про нее мама. – Единственная, кто остался целой и невредимой».